На островах дракона

Они нехотя продолжали поиски, но я чувствовал, что они здорово напуганы и мечтали лишь, как бы поскорее убраться отсюда. Однако я упрямо искал, не желая бросать зверя в агонии, в ярости бросался в заросли, запутывался в колючках ползучих пальм и обливался потом, громко перебирая весь репертуар известных мне ругательств, кажется довольно богатый. Но в конце концов мне тоже пришлось примириться с действительностью: олень просто-напросто испарился, я мог бы искать его еще год с тем же успехом. Люди давно прекратили поиски, и, выбравшись из зарослей, я увидел, что они преспокойно сидят под пальмой. Конечно же, я пришел в неистовство:

— И вам не стыдно? Как кушать, так вы тут как тут, а как поискать у себя под носом убитого оленя, так никого нет!

Но я напрасно надрывался: в ответ на мои вопли повисла враждебная тишина. В самом деле, я был упрямым ослом, утверждая вопреки всякой истине, что нам привиделся не черт. Я понял их мысль, и это мгновенно отрезвило меня, как холодный душ:

— Пожалуй, стоит поесть, разожги-ка костер, Махаму!

Тотчас же поднялась веселая возня, как в школе на переменке. Они быстро собрали сухие пальмовые листья, разрезали мясо убитого поутру оленя, приготовили шампуры и расселись кружком в крохотной тени, отбрасываемой под полуденным солнцем вершиной лонтары. Это маленькое пятнышко прохлады все время передвигалось, как стрелка солнечных часов, заставляя нас следовать за собой.

Атмосфера была самая непринужденная, мы болтали, счастливые, несмотря на нехватку воды. Вытянувшись на спине и разглядывая серебряные на фоне небесной голубизны пальмовые листья, я слушал старого Солтана, который стал еще говорливее обычного, будто желая стереть само воспоминание о встрече с оленем-чертом. И я начинал спрашивать себя, не бред ли все это. Если бы спутники, и в особенности Петер, не были сами свидетелями, я бы в конце концов решил, что брежу, настолько невероятной была история.

Пускай пуля не задела мозг, а лишь оглушила его. Но Саид при нас же прирезал оленя, и кровь лилась из горла ручьем. Предположим даже, что у животного и после этого оставались силы подняться и сделать несколько шагов, что уже само по себе чудо. Но чем объяснить, что он выжил после ударов Саида, каждым из которых можно было убить человека? И потом это внезапное исчезновение без малейшего следа крови. Право слово, Солтан был прав, меня угораздило взять на мушку самого черта.

16

14 июля в селении. — Жизнь в манграх. — Рыбы-прыгуны и крабы-скрипачи. — Ловля креветок. — Надо же и уезжать когда-нибудь!

За неделю мы разделываемся со своим «контрактом»; теперь ежедневно цепочка носильщиков, груженных сушеным мясом, спускается в Комодо, на следующее утро поднимается, груженная солью, рисом и табаком, выменянными у китайца с Лабуанбаджо сыновьями старосты, снующими, как челнок, туда и обратно на своих лодках.

Прежде чем навсегда покинуть Поренг, мы с Петером жертвуем два дня на ловлю бабочек и съемку драконов, все таких же голодных и неосторожных, хотя люди, оставленные сторожить мясо и буйволовые шкуры, подвергают их яростным «бомбардировкам».

Наконец, когда последняя партия денденга спущена в деревню, мы тоже оставляем свой лагерь на горе, где было пережито столько незабываемых событий. С зарей наша колонна вытягивается по склону, уступая место драконам, оленям и буйволам, которые вновь теперь смогут вести свое мирное существование без риска оборвать его в грохоте молнии, пущенной белым человеком. Метрах в двадцати над землей под дуновением бриза пальмы лонтары колышут своими вершинами, усеянными овальными, размером с небольшой кокосовый орех плодами.

— Они сладкие, бу ах лонтар, — соблазняет нас Саид, высокий красавец с копьем.

— Кто знает, ведь они высоко, и Саиду ни за что не достать их, — подзуживаю я его.

Как я и ожидал, он вскакивает, уязвленный в своем самолюбии:

— Мне, туан? Да во всем Комодо не сыскать того, кто лазает лучше меня!

— Ну так покажи свои таланты…

— Нет, туан, сайя малас (мне лень).

— Так я и думал, — радостно объявляю я, — Саид не может!

Все смеются, бедняге, припертому к стене, ничего не остается, как лезть наверх. Но смех звучит недолго: воткнув в землю свое копье, он поднимается по гладкому стволу пальмы с такой ловкостью, что мы не в силах удержать возгласов восхищения. Чтобы забраться на вершину, ему понадобилось времени меньше, чем для того, чтобы описать это. Он срезает тяжеленную гроздь парангом, который держал в зубах, пока лез. Затем, бросив наземь и оружие и урожай, соскальзывает вниз; мне не остается ничего, как поздравить его, и он поглядывает на остальных, напыжившись, как павлин.

Плоды лонтары заключены в прочную скорлупу; когда ее вскроешь, показывается волокнистая мякоть ярко-оранжевого цвета. Саид профессорским тоном учит нас, как надо их есть. В мякоть втыкается расщепленная на конце палочка, вращая ее, образуют воронку, где скапливается пенистая масса, напоминающая на вкус абрикосовое варенье. Удивительно приятно; теперь понятно, почему кабаны так охотятся за этими плодами, обходя по очереди все пальмы в саванне.