На острове Буяне

– Вот, вот. Великолепный Соломон, – с нажимом повторил Козин. – То-то же. Между прочим, Хрумкин – человек с беспроигрышной, потрясающей родословной! Не скажу точно, с какой, но… Поверь: он, он – наш рулевой в искусстве. И нам, безвестным лапотникам, остаётся только бежать за его блок-флейтой, усердно петлять косым хрумкинским путём, понял? Или сидеть без всякого продвижения на буянской печке: законсервироваться, то есть, напрочь. Погибнуть заживо в своих дремучих нетях и весях. Третьего не дано.

Кеша смотрел на Козина с ужасом:

– …Как же ты прав! Ну, извини ещё раз…Полагаешь, мой лучший друг Хрумкин может вытащить меня из этой глухомани в сферы искусства? Нет, старик, я же ничего не знал про его связи. Я этого пресловутого Хрумкина… Я лично – с собственной руки его редькой вскормил! Как младенца! Бескорыстно… Он меня шампанским вспоил, как младенца, а я… Ты знаешь, как он мне доверял? В пьяном виде кричал даже и бахвалился всячески, что его настоящая фамилия раньше Фрумкин была. Впал в манию величия? Или… Может и врал. Но на него непохоже.

– Погоди, Фрумкин, говоришь? – насторожился Козин.

Он снял, не вставая с места, красную толстую книгу с полки, отодвинув кастрюлю, и стал листать на столе, рядом с тарелкой кильки.

– Непонятно, но бодрит… – бормотал он.

[[[* * *]]]

Брониславу клонило в сон, в равнодушье, в безразличие. Выяснять было больше нечего и незачем. Она устала переступать с ноги на ногу и разулась. А потом уселась босиком, в коридорной полутьме, на низкий табурет для обуви, под полу рыжего полушубка. От него пахло теплом, домом и нафталином.

«Вот и кончилось всё, – думала она. – Вот и кончилось… Домой бы пойти, да сил нету. Ничего уже нет. Позор один вышел. И всё…»

– Фрумкин, Фрумкин, – меж тем листал страницы Козин. – Так. Революционер… Ссылка… Канск, Абакан… В Красноярске работал в губкоме… «Пробыв несколько дней в Екатеринбурге, я отправился в Москву». Погоди, а как он там оказался именно в дни расстрела царской семьи? А потом сразу стал заместителем наркома финансов?

– Не врал, значит, беззубый гад, флейтист! – восхитился Кеша. – Что у него предок – революционный шишкарь был. Который их в Сибири бросил! То-то я гляжу – всякого замшелого антиквариата у Хрумкина полно. Ты был в его квартире? Ты был?

– Нет, но… Теперь – почту за честь! – выпалил Козин с готовностью. – Погоди, а у тебя-то фамилия… Что-то знакомое, как будто, я где-то встречал. На этой, кажется, странице…

– Ну, нас то Шалиными записывали, то Шальиными, – с неохотой отвечал Кеша. – Исетск – хоть и город, а невежества там хватало… В общем, ничего особенного. Я от этого дикого места на земле давно отмежевался. Забыл, как дурной сон… Неужели по мне не видно? Что я давно взлетел над своей средой!

– А сегодня разве среда? – удивился Козин.

– Суббота, – не сразу вспомнил Кеша. – Но я и над субботой взлетел.

И снова Бронислава слышала сквозь дремоту шелест страниц. «Посижу ещё чуток, – подвигала Бронислава пальцами ног на чужом холодном половике. – И уйду. Век в одиночку доживать. Всё равно уж теперь».

– …Точно! В убийстве царской семьи… – читал Козин. – Отряд красноармейцев, в который входили… Так, так, так. Ага! Егор Шалин!.. А не шестёркой ли он у хрумкинского деда был? А? У фрумкинского, то есть? Твой дед Егорша?

– Да ты что? – вскричал Кеша, не веря своему счастью. – Дай глянуть… Нет, я знал, конечно. И Хрумкин мне навязчиво внушал и даже плевался: «Между нами много общего!.. Таинственным образом связаны мы навеки, хотим этого или не хотим! Я и ты – мы обречены на гадский, роковой, нерасторжимый союз». Но чтобы в книжке то же самое пропечатали? На уровне предков? Невероятно…

Снова наступила долгая, висячая тишина.

– …А у нас почему ни у кого в Исетске антиквариата нет? – требовательно спросил Кеша. – А у нас почему в кармане – вечно вошь на аркане, блоха на цепи?.. Почему?

– А я откуда знаю? – рассеянно ответил Козин.

– …Погоди. Неужто ваши с Хрумкиным легендарные деды… – снова заговорил он через время, потирая лицо ладонями. – Бок о бок. Великие дела творили?!. Хм, очень даже может быть… Да, братцы, в таком случае – измельчали вы. Оба.

– Но-но! – вдруг заносчиво вскричал Кеша. – Ты – что угодно можешь говорить обо мне лично, но про Хрумкина!.. Изволь извиниться. Сейчас же.

– Да я… Извини, конечно. Я же – ничего! – растерялся Козин. – Он – славный парень, совсем простой. Ну что, на колени мне перед тобой встать? Да я… Я встану! Я даже запомнил. То, что ему нравится. «И часто плакал от испуга…»

– «Умом царицы ослеплён!» – поучал Козина Кеша.

– «Великолепный Соломон!» – с готовностью подхватил Козин, тяжело рухнув на колени. – Извини ещё раз… Соломон! Соломон! Соломон!!!

– Вот именно: Соломон. В моём присутствии – не позволю! Потому что Хрумкин для меня! И я – для него… Да, именно – я! Я!.. Ослеплён! Ослеплён! Ослеплён!!!

Затем рюмка звякнула о рюмку.

– А ведь, хорошо, – выпив, медленно проговорил Козин, удивившись своим каким-то тихим мыслям.

– Что именно?