На острове нелетная погода

Мы с Пальчевским обсудили детали полета. Он взлетит позже и пойдет над морем вдоль острова строго на север. Потом разворачивается, подходит к материку и идет вдоль побережья на малой высоте, прикрываясь засветками от сопок, до самого порта. Конечно, вряд ли паре истребителей удастся пройти над морем, хотя и под прикрытием сопок, незамеченно. Но другого, лучшего варианта вроде бы и нет. И «противник» должен клюнуть, сосредоточить все внимание на этой паре. А я тем временем, пройдя сотни полторы километров на юг, устремлюсь в глубь материка (тоже на предельно малой высоте), развернусь над рекой на сто восемьдесят градусов и пойду вдоль реки, затененной с обеих сторон сопками, до траверза порта. А там, по долине, маневрируя между сопок, выскакиваю на цель. Взмываю ввысь и на кабрировании фотографирую ее. Сразу же сваливаюсь на крыло, чтобы не сбили ракетами, и ухожу тем же маршрутом, срезав его невдалеке от слияния долины с рекою, домой.

Сверили часы, и я пошел к своему истребителю.

Утро только занималось, легкая изморозь размазывала горизонт и подножия сопок, дальние постройки и лесные массивы — все казалось серовато-голубым, каким-то нереальным, нарисованным. Снова вспомнилась Инна — в такие осенние морозные утра мы любили с нею бродить по окрестностям нашего Вулканска, рыбачить на Кривой протоке, у самого впадения ее в Тунгуску. Очень мне не хватает моей любимой, единственной женушки, и порою тоска до боли сжимает сердце, гонит меня черт-те куда, но нигде не нахожу я места. Лесничук — тонкий психолог — сразу же догадывается о моем состоянии и все грозится найти зазнобу получше Инны. Нет, лучше не бывает, и никого я полюбить так не смогу, потому и избегаю всяких знакомств. Трудно одному, но еще труднее будет мучиться самому и мучить другого…

Техник доложил, что самолет к полету готов. Я проверил заправку топливом, осмотрел несколько неуклюжего, с двумя горбами, моего конька-горбунка и невольно ласково погладил его по холодной стальной обшивке. Он остался моим единственным верным другом, кто, кажется, понимает меня, сочувствует. Есть, разумеется, еще друзья — Григорий Лесничук, Иван Дятлов, я с ними обсуждаю все житейские и служебные проблемы, но чего-то в наших отношениях не хватает, и между нами существует какая-то невидимая непреодолимая грань, не позволяющая распахнуть настежь душу, как, скажем, было у меня с Юркой. Нет, я ничего не утаиваю ни от Лесничука, ни от Дятлова, но поделиться с ними самым сокровенным желания и охоты нет.

Кабина встретила меня знакомым приятным запахом эмалевой краски, специфическим, чисто самолетным запахом, действующим на меня, как эликсир бодрости, и я, забыв обо всех земных печалях, запустил двигатели. Полет, утреннее заревое небо развеяли окончательно мою хандру, и мысли, как подойти к объекту «противника» незамеченным, обмануть его ПВО и выполнить задание, заполнили голову.

Бреющая высота. Давно ли ее считали запретной, и летчика, позволившего себе «брить» над землей, называли воздушным хулиганом и строго наказывали. Наверное, правильно делали: незачем подвергать себя риску, когда в том нет необходимости. Раньше, когда были только зенитные орудия, пулеметы, летчики стремились забраться повыше: не всякий снаряд долетит и вероятность попадания уменьшается. Теперь чем выше, тем легче ракете попасть, вот и вынуждены летчики жаться к земле-матушке, укрываться ее сопками и буграми.

Остров исчез из виду, и над морем я летел буквально считанные минуты. Метеоролог дал точный ветер — на долину я вышел в строго намеченном месте. Убавил обороты двигателей: видимость над материком хуже, над долиной висит туман, а она петляет то вправо, то влево, сопки появляются по курсу полета неожиданно, чуть зевнешь — и, как говорил Юрка, «полный рот земли обеспечен», потому приходится жертвовать скоростью. Нагоню над рекой: точный выход на цель по времени — девяносто процентов успеха в решении задачи.

Чем глубже на материк, тем плотнее туман, он поднимается все выше, заставляя меня увеличивать высоту полета. Шурую ручкой управления и педалями, отворачивая то влево, то вправо; каменистые вершины сопок проносятся под крыльями, грозя временами острыми зубьями распороть брюхо самолета. Хорошо, что солнце только начинает всходить и не прогрело еще воздух, иначе болтанка заставила бы меня попотеть покрепче, хотя и без того я чувствую соль на губах, пощипывание глаз — капельки пота скатываются со лба и с переносья, взмокли шея и спина. Усмехаюсь над собой: экая принцесса на горошине, комфорт захотел в боевой обстановке! Вечно было и будет: «хочешь жить — умей вертеться», думай не о неудобствах, а о том, как обхитрить «противника».

Отжимаю ручку от себя, и космы тумана хлещут по кабине, рвутся неощутимо, разлетаются в разные стороны.

Вот наконец и река. Круто разворачиваюсь вправо, снижаюсь почти до самой воды — тумана здесь нет, лишь легкая дымка между сопок, заковавших с обеих сторон неукротимый и неиссякаемый поток.