Читаем На острове нелетная погода полностью

На берегах кое-где сидят рыбаки — время самое клевое; то там, то здесь проносятся моторные лодки, оставляя на воде клиновидные борозды.

Лететь над рекою веселее и интереснее — на то ты и человек, чтобы жить среди людей — одиночество угнетает.

А вот и вторая долина, по которой лежит мой маршрут к объекту. Тут надо смотреть в оба: радары «противника» на сопках крутят антеннами во все стороны, просматривая каждый клочок неба; могут появиться и перехватчики. Смотреть в оба тоже недосуг: успевай работать рулями, чтобы не врезаться в сопку; значит, смотри только вперед. И я успеваю, бросаю истребитель с крыла на крыло, проскакиваю между сопок, как слаломист между вешек.

Бросаю мимолетный взгляд на часы. До цели остается семь минут лету. На земле это мгновение, а в небе время измеряется совсем по-иному, здесь секунды порой кажутся вечностью.

Долина однообразная: сопки, речушки и снова сопки. Изредка попадаются небольшие нанайские селения; чем далее на север, тем белее иней на траве и деревьях. И чем ближе к морю, тем выше и скалистее сопки. Долина несколько расширилась, стала ровнее и перед самым ответственным моментом дает мне возможность передохнуть, приготовиться к противоракетному маневру и фотографированию цели.

Увеличиваю обороты двигателей. Деревья на сопках, речушки, озерца — все сливается в единую серую ленту, стремительно уносящуюся под крылья истребителя.

Теперь из бокового зрения не выпускаю и стрелку самолетных часов. Все рассчитано до секунды. Пальчевский со своим ведомым должны уже уходить от цели, и «противник» прикован к ним. Мое время Ч — ровно 9.00. Секундная стрелка бежит по окружности. 8.55, 8.56… Резко беру ручку на себя, и истребитель свечой взмывает ввысь. На заданной высоте делаю секундную площадку, которой вполне хватает, чтобы фотоаппарат зафиксировал все то, что подо мною, сваливаю истребитель на крыло и крутым разворотом уношусь от объекта, не дав «противнику» времени прийти в себя. Даже если он и выпустит ракету, что маловероятно, она пойдет, как говорят стрелки, за молоком.

О том, что наш тактический замысел оказался верным, узнаю после посадки: Лесничук поздравил меня с успехом.

— Посредник передал: пэвэошники «противника» только и видели твой хвост. Увлеклись парой Пальчевского, которую, разумеется, «сбили», а тебя проморгали. — Командир был весел и доволен. Он тоже сделал вылет на перехват бомбардировщика, нашел его без всяких помех и «сбил» с первой атаки. — Почин, как говорится, сделан. Надо постараться все учение провести на таком уровне. Можешь идти отдыхать. Ночью развернутся основные события.

Отдыхать я не пошел, пока не узнал результатов разведки. Фотоаппарат сработал безотказно, и все, что нужно было сфотографировать, отчетливо запечатлелось на фотопленке.

Не уходил и Лесничук. То ли случайно, то ли преднамеренно он пришел в фотолабораторию, и мы увиделись с ним снова. Просмотрев кинопленку, он еще раз поздравил меня и, взяв под руку, повел к профилакторию.

— Знаешь, давно хочу посоветоваться с тобой по одному очень серьезному, сугубо личному и строго секретному делу, — доверительно и таинственно начал он, — да все как-то времени не хватало. — Он замолчал, и лицо его действительно показалось мне озабоченным, погрустневшим. Я ждал, мысленно стараясь угадать, какую тайну решается доверить мне командир. Может быть, что-то относительно предстоящего его назначения, или какую-нибудь новость о Дятлове. Лесничук поднял голову, пристально посмотрел мне в глаза и продолжил: — Ты друг мне, Борис, и эту тайну я доверяю только тебе. Может, ты меня осудишь, но все равно иначе я поступить не могу, назрел такой момент, когда я должен принять решение. — Он снова замолчал, глядя себе под ноги. До профилактория оставалось не так уж много, и я поторопил:

— Я слушаю.

— Так вот, — начал свою историю Лесничук, не поднимая головы. — Ты считаешь, что семья у меня вполне благополучная и я вполне счастлив. Да я никогда и не давал повода думать иначе. Но, к сожалению, увы, все далеко не так. Светлана — изумительная женщина, добрая, заботливая, и я в свое время думал, что лучшей жены не найти. Так поначалу мне казалось. Но не так давно я словно прозрел и понял, что никогда ее не любил и не полюблю. Плохо это? Наверное, плохо. Но сердцу не прикажешь…

Мы повернули обратно от профилактория, шли медленно к аэродрому. Лесничук неторопливо и обстоятельно рассказывал о своем увлечении другой женщиной…

ОТКРОВЕНИЕ

На выпускной вечер в академии Лесничук шел с плохим настроением: днем он позвонил в Полтаву к родителям, куда уехала беременная, на шестом месяце, Светлана, чтобы не мешать мужу сдавать экзамены, и узнал печальную весть: жена в больнице, чувствует себя уже неплохо, но ребенка у нее не будет и врачи вообще не рекомендуют ей рожать.

А он так мечтал о сыне или хотя бы о дочурке! Ему уже и сны снились, как он нянчит и ласкает малыша.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Через сердце
Через сердце

Имя писателя Александра Зуева (1896—1965) хорошо знают читатели, особенно люди старшего поколения. Он начал свою литературную деятельность в первые годы после революции.В настоящую книгу вошли лучшие повести Александра Зуева — «Мир подписан», «Тайбола», «Повесть о старом Зимуе», рассказы «Проводы», «В лесу у моря», созданные автором в двадцатые — тридцатые и пятидесятые годы. В них автор показывает тот период в истории нашей страны, когда революционные преобразования вторглись в устоявшийся веками быт крестьян, рыбаков, поморов — людей сурового и мужественного труда. Автор ведет повествование по-своему, с теми подробностями, которые делают исторически далекое — живым, волнующим и сегодня художественным документом эпохи. А. Зуев рассказывает обо всем не понаслышке, он исходил места, им описанные, и тесно общался с людьми, ставшими прототипами его героев.

Александр Никанорович Зуев

Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза