На острове нелетная погода

Инна открывает дверь, когда я делаю последний поворот на лестнице, и с улыбкой смотрит на меня. В коридоре она прижимает свои теплые ладони к моим щекам.

— Устал? На улице туман. Тебе трудно было?

Она уже знает, когда мне бывает нелегко.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Истребители летели плотным правым пеленгом. Длиннотелые, с короткими крыльями, они больше походили на ракеты, отлитые из серебра. На их гладкой поверхности играли ослепительные солнечные блики. Я с восхищением смотрел на самолеты, будто видел их впервые, хотя знакомство с этой новой машиной произошло три месяца назад. Мы изучали ее конструкцию, учились управлять ею и теперь возвращаемся на свой аэродром. Вот это настоящая машина! Могучая, грозная, стремительная. Словно стальная стрела, пущенная гигантской рукой в небо.

Мы летели на огромной высоте. Сопки проносились под нами, как волны за кормой быстроходного катера. На душе было радостно. То ли от сознания своей человеческой силы, то ли от предстоящей встречи с Инной. Три месяца я не был в Вулканске, истосковался по ней. Мы прожили вместе больше двух месяцев, но я никак не мог привыкнуть к мысли, что она моя жена. Да и она вряд ли это чувствовала. Мы так и не расписались с ней. Перед отъездом в командировку собрались было пойти в загс, но Инну вызвали к больному. Вернулась она поздно…

— Успеем, — сказала она. — Все равно это ничего не изменит.

Действительно, если она разлюбит меня, ее не удержит ничто. Не смог же удержать Олег. А с ним ее связывало многое — Москва, институт травматологии, блестящие перспективы. Правда, она говорила, что с Олегом у нее произошла ошибка, что чувства уважения и благодарности он принял за любовь. Но не ошиблась ли и она в чувствах ко мне? От таких мыслей у меня холодело в груди. Я отгонял их, старался думать о другом, но они возвращались снова. Да, я мало знаю Инну, не могу понять ее до конца. Она все еще остается для меня загадкой. Может быть, это и влечет меня к ней человек всегда стремится к неразгаданному.

У Геннадия все просто: он любит Дусю, верит ей, и ничто его не волнует. Дуся регулярно, каждую неделю, посылала ему письма. Я почти уверен, что в каждом письме она говорила о том, что скучает и ждет его не дождется. Иннины письма были короткими и сдержанными, будто она берегла свою ласку. Я тоже много ей не писал: жив, здоров, дела идут неплохо. А вот Геннадий… Он часами просиживал за своими посланиями. Лишь однажды, получив письмо, он прочитал его и нахмурился.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Та, — махнул рукой Геннадий. — Дуся в самодеятельность записалась. И, помолчав, сказал примирительно: — Хай поет.

— Конечно, хай, — решил подтрунить я над ним. — Человек — как птица: поет либо от радости, либо от тоски.

Геннадий холодно посмотрел на меня.

— Деревенськи девушки далеки от высоких материй и любят намертво, — сказал он твердо.

Да! Геннадий был уверен в Дусе…

Больше на эту тему мы разговор не заводили.

Внизу мелкие гряды сопок сменились более крупными и величественными, кое-где на их вершинах уже лежал снег. Мы приближались к Вулканску. Я начинал испытывать нетерпение. Если бы разрешили включить форсаж, я бы сделал это.

Истребитель Дятлова качнул крыльями: пора снижаться.

Сопки заметно росли. Теперь уже никак нельзя было принять их за волны. Некоторые, наиболее приметные, я узнавал. Здесь мы летали не раз.

А вот и Нижнереченск. Белые игрушечные кубики домов вытянулись рядами вдоль реки. Милый, родной город!

Я хотел отыскать улицу, на которой жила Инна. Но где там! Под нами был уже Вулканск. Мы пронеслись над нашим поселком на малой высоте звеньями, крыло в крыло. Представляю себе, как зазвенели стекла в домах, как кинулись к окнам жены и дети.

Пока мы делали круг над аэродромом, садились, заруливали на стоянку и сдавали техникам машины, у проходной собралась толпа.

День был тихий, безоблачный. Стояло позднее бабье лето. Солнце, хотя и перевалило за полдень, почти не грело. Кое-где в низинах виднелась изморозь, по ночам уже изрядно подмораживало.

Мы молча шли втроем: Дятлов, Геннадий и я. Не доходя до проходной, сквозь решетку ворот увидели, как от толпы отделились Дуся и жена Дятлова с трехлетним мальчиком. Инну я пока не видел. Сердце у меня зачастило. Быстро прошли проходную. Дуся обхватила Геннадия за шею и громко поцеловала. Дятловы встретились более сдержанно: улыбнулись друг другу. Иван взял сына на руки, чмокнул его в розовую пухлую щечку и прижал к себе. Я взглядом окинул женщин. Инны среди них не было.

— Инну Васильевну, по-видимому, вызвали к больному, — сказала жена Дятлова. — Она ждала вас.

«Мою Инну называют по имени и отчеству. Значит, уважают ее», — с гордостью подумал я.

Мы миновали толпу и вышли на дорогу. Дуся, обеими руками уцепившись за руку Геннадия, увлекла его вперед. Она прижалась головой к его плечу и о чем-то весело рассказывала. Дятлов нес на руках сына и разговаривал то с ним, то с женою. Я шел рядом, но чувствовал себя лишним. Отстать тоже было неловко.

Геннадий, видимо, вспомнил обо мне и остановился.