На Памире

Парадом командовал я. В моем распоряжении было двое рабочих, а они командовал и конем и мулом. Это уже была система субординации. Мы шли вверх по Бартангу к Сарезскому озеру. В сезоне 1955 года это был уже второй заход на Бартанг. Первый совпал с половодьем и кончился неудачно: завьюченный мул ступил мимо края затопленной тропы и со всем грузом сорвался в бурную реку. Мула мы вытащили, груз тоже, но он был безнадежно испорчен, и мы вернулись, так как продолжать путь без продовольствия и снаряжения было бессмысленно. Теперь, к осени, Бартанг поутих, и мы рассчитывали добраться до Сареза, сделав по пути кое-какую работу. В прошлом году не удалось добраться до озера с востока, сплавом сверху, и мы решили дойти до него с запада караваном снизу, по долине Бартанга.

Долина — это громко сказано. Здесь не было и намека на широкое русское долинное раздолье. Бартанг течет в узком ущелье, почти в каньоне. Течет бурно, несет миллионы тонн песка, ила, всевозможных взвесей. Горы вокруг медленно, сантиметра на три в год, поднимаются, а Бартанг тоже медленно, но неуклонно врезался в свое ложе, пропиливая борта ущелья, как ленточной пилой. Процесс этот, с остановками правда, длится вот уже добрый миллион лет, и глубина ущелья местами достигает полутора километров. Над ущельем горы становятся положе, а потом снова круто вздымаются острыми гребнями. Со дна ущелья их не видно, только кусочек синего неба очерчивается рваными краями скал. Солнце освещает дно ущелья всего лишь несколько часов в сутки, а потом снова ложатся глубокие тени. По склонам ползут вниз каменистые осыпи. Вода подмывает их, каменные глыбы и щебень сползают в реку, а на их место наползают все новые тонны камней.

По осыпям проложены временные тропы. Временные потому, что стоит пройти по ним, как они тут же оползают, и следующему путнику надо протаптывать новую тропу, выше первой. На особо подвижных сланцевых осыпях шагать надо быстро, чтобы не успеть сползти в реку. А как тут быстро пойдешь, если в поводу идет завьюченный конь?!

Но тропы на осыпях — это еще цветочки. Ягодки же — это овринги, навесные тропы. Там, где река отшлифовала отвесную стенку какой-нибудь скалы, обойти которую сверху невозможно, строят овринг. В расщелины скалы забивают колья, на колья укладывают и крепко привязывают к ним жерди, на них насыпают хворост, поверх которого кладут плоские камни. Все это сооружение укрепляют снизу подпорками, косо упирающимися в ту же скалу. Получается что-то вроде балкона без перил шириной до полутора метров. Это и есть овринг. Длина некоторых оврингов достигает двух-трех сотен метров. Ходить по оврингам, даже если они исправны, опасно и неприятно. Но если овринг давно не ремонтирован, если камни просыпались сквозь разлезшийся хворост в реку и в дырах под ногами несется бурая вода Бартанга, становится и вовсе не по себе.

До первого овринга мы добрались на второй день пути. Овринг был короток, всего метров тридцать, но на вид стар и ветх. Когда я ступил на него, он заскрипел и зашатался. Обратно меня как ветром сдуло. Шакар Шамиров, рабочий родом из Шугнана, тоже не добился успеха: не пройдя и пяти метров, он совсем было перестал двигаться, потом, тихонечко ступая, вернулся, сплюнул и сказал, что неплохо бы вернуться домой, раз уж так получилось. Положение спас Гулямад, рабочий, взятый в отряд накануне в одном из бартангских кишлаков. Он молча прошелся по всему оврингу, попрыгал кое-где для пробы и сказал, что овринг хороший, крепкий, только починить его надо немного.

Командование парадом перешло к Гулямаду. Мы с Шакаром таскали хворост, обрубали ветви прибрежных ив, выворачивали на осыпи плоские камни и все это сносили Гулямаду, который ловко ремонтировал овринг. По всему было видно, что дело это для него привычное. Часа через два все было готово. Я прошел по оврингу туда и обратно, и, хотя он скрипел и шатался по-прежнему, уверенность Гулямада передалась и мне. Мы начали проходить овринг сложным маневром. Сначала перенесли на себе груз. Потом Гулямад расседлал коня и мула, снял с них уздечки, подвел коня к оврингу, встал позади и слегка шлепнул его по крупу. Это был решающий момент. Копя за светло-серую масть звали Зайчиком. Был он холен, хорошо упитан на травах ботанического сада, тяжел, избалован и норовист. Если он откажется идти, то заставить его нельзя будет никакими силами. Зайчик долго нюхал камни овринга, потом осторожно ступил на него и медленно пошел, все время что-то вынюхивая под ногами. Прошел овринг, встал на твердый склон и обернулся, как бы требуя похвалы. Тогда мы отпустили мула. Он всегда верно следовал за Зайчиком и сейчас, видя его на той стороне овринга, смело пошел вперед и прошел благополучно. Потом по одному перешли к копям и поклаже мы. Испытание было выдержано.