На Памире

Завьючив мула и Зайчика, двинулись дальше, обогащенные не только переживаниями, но и ценным опытом. По правде говоря, этот опыт пригодился лишь частично, поскольку каждый овринг был совершенно индивидуален и тактику проходки в деталях приходилось менять. Но мы уже верили в свои силы и в мудрость наших животных, а вера — великая сила.

Когда мы прошли наш первый овринг, я стал расспрашивать Гулямада: что это кони вынюхивают под ногами на овринге? Гулямад усмехнулся:

— Я нарочно старые камни, что лежали на овринге до нас, оставил везде, где можно было. Конь идет и боится. Нюхает — ходили до него другие кони или нет? Если ходили, уже не страшно. И шагает. А старые камни на овринге всегда конем пахнут.

Н-да! Целая наука…

Некоторые скальные откосы с оврингами можно было обойти сверху. Тогда мы двигались вверх по склону извилистой тропой, поднимались, обливаясь потом, в лучшем случае на полкилометра, а иногда и на полтора. Потом следовал крутой спуск, когда вьюки сползали коням на загривки и постоянно требовали дополнительного крепления. Спускались к Бартангу метрах в трехстах выше того места, с которого начинали подъем, но уже за оврингом. Количественный выигрыш был ничтожным, но качественный — бесспорным: не нужно было проходить овринг, нервничать и рисковать.

Проходка оврингов и подвижных троп на осыпях, постоянные перевьючивания животных, затяжные обходы скал поверху из-рядпо нас выматывали. За день мы редко продвигались вверх по ущелью больше чем на десять — двенадцать километров. Правда, много времени отнимала и работа — описания растительности, сбор гербария, необходимые измерения.

На четвертый день пути подошли к симпатичному зеленому кишлаку, который прилепился на подмытой террасе и жил за счет поливных полей и садов да скота, выпасаемого на верхних пастбищах над ущельем. За неторопливым чаепитием мы узнали, что верхние овринги по этому берегу обрушились и пройти там нельзя, но по противоположному берегу путь надежный. Я посмотрел на ревущий Бартанг и поежился: «А как туда перебраться?» Мне сказали, что ничего нет проще, надо только дождаться бригадира. Он вернется к вечеру с пастбищ и тогда все устроит.

Бригадир оказался молодым долговязым парнем. Узнав, что нам нужно переправиться через Бартанг, он сказал, что делать это надо утром, когда воды будет поменьше и кони по известному ему броду смогут перейти. Потом он кликнул добровольцев и собрал со всего кишлака турсуки. Это бараньи шкуры, снятые целиком, как чулок. Все отверстия в шкуре туго завязаны, кроме одного. Через него шкуру надувают и тоже завязывают. Получается пузырь. Десяток таких пузырей-турсуков привязывают к раме из жердей. Получается миниатюрный «Кон-Тики». Все приготовления делались обстоятельно и неторопливо. Задача заключалась в том, чтобы переправиться в два приема, не больше, иначе у коней от холода может случиться судорога.

Рано утром подъехали к броду. Рассвет чуть брезжил, было холодно, и от мысли, что сейчас нужно лезть в ледяную воду, по спине бегали мурашки. Часть поклажи положили на турсуки, часть, крепко привязав, оставили на коне и муле. Двое добровольцев вскочили на них и, пронзительно крича, погнали животных в воду. Где-то на середине реки вода чуть не опрокинула мула, но он устоял и вырвался на тот берег. Между тем бригадир велел мне раздеться и лечь на турсуки рядом с поклажей вниз животом. Потом столкнул турсучный плот в воду, сам в чем мать родила вспрыгнул на него, и мы помчались вниз по реке. К берегу мы пристали в полукилометре от того места, где вышли из воды Зайчик и мул. Развьюченных, их снова прогнали через Бартанг, на них уселись Шакар и Гулямад и благополучно переправились. Бригадир переплыл на турсуках на свой берег. Вся переправа заняла считанные минуты. Когда, помахав нам на прощание, бригадир с товарищами потащили плот к себе в кишлак, а мы, вздрагивая от холода, одевались, еще не рассвело до конца и в нашем распоряжении был длинный день, полный неожиданностей…