– Желаю весело посидеть с бомбой! – смеется один из саперов, садясь в фургон. – Она абсолютно безопасна, но тыкать в нее все равно не стоит, хорошо? – он подмигивает мне и громко захлопывает дверь. Я слышу приглушенный смех, когда фургон отъезжает. На секунду меня охватывает зависть, ведь они едут к своим теплым постелям. На улице становится прохладно, когда последние лучи летнего солнца скрываются за многоэтажными домами вокруг нас. Потирая руки, я возвращаюсь к нашему фургону.
– Теперь, когда 215 закончила флиртовать, – инспектор строго смотрит на меня и продолжает, – нам нужно организовать два пункта. Первый будет располагаться в этом переносном здании, – он, словно регулировщик на дороге, указывает открытой ладонью на обшарпанное мобильное здание у входа в парк. – Второй пункт будет непосредственно у взрывного устройства.
Затем говорит сержант:
– Я все устроил так, чтобы каждый из нас мог час дежурить и два часа отдыхать. Надеюсь, у нас будет возможность немного поспать между сменами. Я знаю, что мы все завтра работаем.
Нам всем нравится эта идея. Мы были предупреждены, что нас, вероятно, ждет двенадцатичасовая смена, поэтому возможность немного расслабиться радует. Конечно, когда сержант говорит «мы», он имеет в виду только нас, констеблей. Они с инспектором наверняка проведут всю смену в фургоне – им на холоде работать не нужно. Это кажется настолько очевидным, что даже не подлежит обсуждению.
– 215, – рявкает сержант, – ты первая идешь в здание.
– Есть, сержант! – киваю я и иду по направлению к мобильному дому.
Его окна светятся в сумерках. Они, как и дверь, распахнуты. Я прыжками поднимаюсь по ступенькам и захожу внутрь. Комната представляет собой идеальный квадрат. Вдоль каждой стены стоят столы, которые уже завалены какими-то вещами, хотя этот дом собран всего около восьми часов назад. На столах валяются журналы, газеты, бумажные стаканчики и обертки от бургеров. Напротив полупустой коробки с пончиками сидит крупный полицейский с джемом в уголках рта. Он медленно встает, вытирает рот рукой и поднимает руки к потолку, показывая круглый живот, выпирающий из-под жилета.
– Наконец-то, – бормочет он, проходя мимо меня. Когда дежурный спускается по ступенькам, с его груди сыплется сахар. – Я все подписал, журнал на столе, – говорит он. Дом трясется, когда он сходит с последней ступени, и дверь с грохотом закрывается.
Я смотрю на беспорядок. Где именно может быть журнал? Вздыхая, я перебираю бумаги в поисках белого буклета, в котором зафиксированы все важнейшие детали о месте происшествия. Копаясь в вещах, я осознаю свою ошибку. Стоит летний вечер. На улице темно, в доме горит свет, и все окна открыты. Гигантский комар-долгоножка садится мне на лицо, и я чувствую отвратительное порхание вокруг. В доме их полно. Я могу иметь дело с грабителями, но комары-долгоножки – это уж слишком. Я громко вскрикиваю и начинаю махать руками. Хватаю газету и размахиваю ею во всех направлениях, но это не помогает, потому что комаров слишком много. Один из них садится мне на волосы, и я вся покрываюсь мурашками. Иррациональный страх толкает меня к двери. Ее заело. Открывайся, черт возьми! Я тяну дурацкую ручку в отчаянной попытке открыть дверь. Весь дом раскачивается из стороны в сторону. Мне нужно выбраться отсюда. После вечности в заполненном насекомыми аду дверь наконец поддается, и я выбегаю на улицу. Мои ноги обмякают, и я, оступившись на крыльце, падаю прямо к начищенным ботинкам инспектора.
Я смотрю на него через очки и выдавливаю улыбку. Он смотрит на меня, скрестив руки.
– 215, что ты тут устроила? – рявкает он с серьезным видом.
Тут я вижу, что все остальные стоят позади него. Джозеф сложился пополам от смеха. Я встаю, отряхиваюсь и вздыхаю.
Я никогда этого не переживу.
Через четыре часа меня будит сержант. Я поднимаю голову с грязного сиденья и протираю глаза. Чувствую засохшую слюну у себя на щеке и счищаю ее колючим рукавом своего джемпера. К счастью, внутри темно.
– Вставай, – говорит сержант и кивает в сторону улицы.
Я заставляю себя подняться и зеваю. Меня знобит. Это ужасное чувство, когда тебя тревожат во время глубокого сна. Еще хуже, когда на часах 02:00 и ты все еще в фургоне. Я накидываю легкую куртку и спускаюсь по ступенькам. Мне в голову приходит мысль, что у меня, возможно, что-то написано на лице. Такое часто случается во время ночевок в фургоне, но я слишком дезориентирована, чтобы беспокоиться по этому поводу. Я иду по лесу в ту сторону, где, как мне кажется, должна находиться бомба. Не видно ни зги. Деревья блокируют лунный свет, и я напрягаю глаза в попытке хоть что-то различить в темноте. Впереди вижу крошечный огонек. Подойдя ближе, я понимаю, что это телефон Джозефа. Его лицо подсвечивается снизу, как у вампира из фильма ужасов.
– Ты ее видел? – спрашиваю я.
– Да, конечно, – отвечает он и хлопает меня по спине. – Остерегайся комаров-долгоножек.
Его смех растворяется в воздухе, по мере того как он удаляется от меня.