На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности

– Пушка, – это слово вылетает из моего рта еще до того, как мой мозг успевает распознать, что лежит передо мной. Дэррил подбегает ко мне через секунду, и мы таращимся на револьвер у меня на коленях. Затем напарник, улыбаясь, хлопает меня по плечу.

– Мы не зря их остановили, черт возьми! – смеется он, подходит к Бену и Ральфу, и я слышу, как те хлопают его по спине. Он спрашивает задержанных, чей это револьвер. Дэррил арестовывает их по подозрению в незаконном хранении огнестрельного оружия, а затем вызывает автозак и специальный наряд, который обезвредит револьвер.

А я сижу с пушкой на коленях. Пушкой на коленях и лицом сына в голове. Я вижу похороны. Белые перчатки, сияющие на солнце шлемы. Джон держит на руках Фредди, зовущего свою маму. Мой язык прилипает к небу, и впервые за всю свою полицейскую карьеру я понимаю, что больше не хочу этим заниматься.

* * *

На часах 02:30, и прохладный воздух раннего утра ударяет мне в лицо, когда я выхожу из участка. После полного обыска BMW мы нашли чемодан с крупной суммой денег в фунтах и евро, поддельными кредитными картами и банковскими выписками на разные имена. Антитеррористическое подразделение связалось со мной по мобильному телефону еще до того, как мы успели уехать. Три его представителя встретили нас в участке, и я доложила им все подробности произошедшего. С того момента как я нашла револьвер, мое сердце бешено стучало, и даже сейчас, когда я направляюсь к автобусной остановке, оно танцует квикстеп. Каждую улику нужно было упаковать и сохранить для судебного разбирательства. Всего мы нашли шестьдесят три предмета, включая револьвер, который, согласно экспертам, был настоящим, но незаряженным. Мои руки горят от порезов бумагой, а пальцы – от сотни поставленных подписей. Я все еще слышу скрип скотча, который мы использовали для упаковки улик.

Через три часа Джон уйдет на утреннюю смену, а я буду присматривать за ребенком. Я вздыхаю, понимая, что Фредди проснется менее чем через четыре часа, а дома я буду не раньше чем через полтора. Может, мне вообще не стоит ложиться? Мне кажется, я настолько взвинчена, что не усну, даже если попытаюсь. У меня горят глаза, и я вспоминаю про контактные линзы. Я снимаю их на автобусной остановке и надеваю очки. Подъезжает ночной автобус, который, к моему облегчению, оказывается почти пустым. Я показываю водителю полицейское удостоверение и захожу в салон. Нащупываю визитку офицера вооруженной группы быстрого реагирования, которая лежит в моем кармане уже четыре месяца, и удивленно качаю головой. Можно подумать, из тебя бы получился вооруженный офицер. Я и со своей-то работой еле справляюсь. Прохожу к сиденьям в задней части автобуса и сажусь в угол. Вставив наушники, я опускаю отяжелевшие веки.

Когда автобус отъезжает, я улыбаюсь. Все-таки это было отличное задержание.

19. Арни

– Да что с тобой сегодня? – спрашивает Энди с пассажирского сиденья. Его вопрос звучит легко и непринужденно. Он действительно переживает, а не хочет меня пристыдить.

– Черт, – бормочу я, проводя руками по лицу. Наклоняюсь вперед и слегка прислоняюсь лбом к рулю. – Я не знаю.

На самом деле я знаю.

Сегодня мы работаем в вечернюю смену. Самую занятую. Прошло всего два часа с начала нашего восьмичасового дежурства, а мы уже ездили на вызов по поводу домашнего насилия. Оказалось, что никакого рукоприкладства не было: просто громкая ссора между партнерами на грани расставания. Тем не менее ее все равно пришлось задокументировать. Даже когда преступление не совершается, бытовые конфликты всегда документируются, потому что связаны с большим риском. Очень многих женщин забивают до смерти.

Мужчина собирался уйти, а женщина хотела остановить его. Они примерно моего возраста. Она плакала и умоляла его остаться. Кроме возраста у этих людей нет со мной ничего общего. Ничто не должно было пробудить во мне эмоции и заставить ощутить с ними связь. Тем не менее меня переполняли чувства. Энди заметил это и предложил мне «проверить машину». Я с облегчением выбежала на улицу и сидела в машине, пока он не вернулся.

Нужно документировать все вызовы на бытовые конфликты. Я всегда надеюсь, что до этого не дойдет, но на эти отчеты можно будет опереться, если позже будет совершено преступление.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – говорю я, поворачивая ключ и обновляя наш статус на бортовом компьютере.

– Вижу, – смеется Энди. – Давай вернемся в участок. Ты белая как мел и все утро избегаешь вызовов.

– Ах, ты заметил, – говорю я, глядя на него косо.

– Да, заметил.

– Прости, друг. Может, чашка чая взбодрит меня.

Я включаю поворотник и отъезжаю от обочины. Мы едем по роскошному лондонскому кварталу, где квартиры стоят баснословных денег. Как это обычно бывает, когда нас вызывают в такие кварталы, я думаю о том, что домашнее насилие – одно из немногих преступлений, независящих от социального класса.