На перекрестке больших дорог

Вырвавшись из своих грустных воспоминаний, она вдруг осознала, какую невероятную честь оказывает ей Иоланда, потому что сеньоры и благородные дамы, отдавая честь королеве, склонялись в поклонах и перед ней. Она видела даже преклоненных принцев крови, и, когда они подошли к ступенькам пьедестала, ведущим к трону, король встал. Карие спокойные глаза с интересом смотрели на ее лицо. Молодая женщина зарделась.

Король не был наделен ни физической силой, ни красотой. Он был просто королем, которому, если носишь имя Монсальви, отдаешь без остатка богатство, кровь, жизнь. Не спуская глаз с суверена, Катрин медленно согнула колено, а в это время королева Иоланда обратилась к королю:

– Сир, сын мой, примите и рассудите по справедливости своего щедрого сердца Катрин, графиню Монсальви, госпожу Шатеньрэ, припадшую к вашим коленям и взывающую к вашей помощи в исправлении многочисленных несправедливостей и жестоких страданий, причиненных ей бывшим главным камергером.

– Сир, – с горячностью начала Катрин, – я прошу справедливости не ради себя, а ради моего мужа, умершего в отчаянии, за Арно де Монсальви, служившего вам честно и преданно. Я же всего только его жена.

Король улыбнулся, спустился к молодой женщине, взял обе ее руки и помог подняться с колен.

– Мадам, – сказал он тихо, – это скорее король должен просить у ваших ног прощения. Я знаю о всех несчастьях и болях, причиненных самому верному из моих военачальников. Мне очень стыдно, и я страдаю. Сегодня для вас и вашего сына важно, чтобы, как в прошлом, дом Монсальви вернул себе честь и процветание. Пусть придет к нам наш канцлер.

И снова живописная толпа расступилась, пропуская вперед Рено де Шартра, архиепископа Реймсского, канцлера Франции. Катрин с некоторым удивлением смотрела на приближавшегося с гордым видом прелата, бывшего смертельным врагом Жанны д'Арк, который, несомненно, разошелся с Ла Тремуем только по причине осторожности. Она испытывала к нему невольную неприязнь, возможно, вызванную его надменным и расчетливым взглядом. И вдруг ее щеки обдало огнем: в нескольких шагах позади канцлера шел человек в пыльных одеждах и с печатью усталости на лице – Пьер де Брезе. Он еще издалека стал улыбаться ей, и Катрин улыбнулась в ответ. Но у нее не было времени задавать вопросы. Карл VII уже обратился к канцлеру:

– Сеньор канцлер, получили ли вы то, зачем мессир де Брезе ездил в Монсальви?

Вместо ответа архиепископ, не глядя, протянул руку к Пьеру. Молодой человек положил ему на ладонь трубочку грязного, потрепанного пергамента. Рено де Шартр развернул его. Кровь прилила к голове Катрин: этот засаленный, дырявый, наполовину стершийся пергамент был ей знаком. Именно он был пришпилен четырьмя стрелами к еще дымящимся руинам Монсальви. Это был эдикт короля, объявлявший предателем и трусом, проклятым навсегда, Арно де Монсальви… Она видела, как листок слегка подрагивал в руках канцлера. Таким же трепещущим она видела его тогда, ветреным вечером на развалинах Монсальви… И вот декорации сменились. Человек, одетый в красное, вышел вперед в сопровождении двух слуг, несших жаровню с горящими углями. Катрин узнала в нем палача. Глаза ее выражали озадаченность, какая-то неудержимая тревога наполнила грудь. Этот зловещий красный силуэт вызвал у нее воспоминание о недавних ужасах. Однако теперь намеревались казнить не человека: Рено де Шартр шагнул вперед, держа пергамент двумя руками. Его голос зазвучал в тишине зала:

– Мы, Карл VII, по имени и по божьей милости король Франции, приказываем считать навсегда недействительным эдикт, обвинявший в трусости и поражавший в правах высокородного и почтенного сеньора Арно, графа Монсальви, сеньора Шатеньрэ и Оверни, так же как и всех его ближних. Приказываем упомянутый эдикт объявить фальшивым, лживым и вредным и как таковой уничтожить сегодня на наших глазах руками палача как знак позора.

Канцлер вытащил из кармана ножницы, перерезал поблекшую красную ленту, на которой висела большая печать Франции, и передал ее, предварительно поцеловав, королю. Потом вручил пергамент палачу. Тот взял его щипцами и положил в жаровню. Тонкая овечья кожа съежилась, как живая, почернела, превратилась, издавая неприятный запах, в маленький комочек. Когда она окончательно сгорела, Катрин подняла голову и встретила взгляд улыбающегося ей короля.

– Ваше место рядом с нами, Катрин де Монсальви, до тех пор, пока ваш сын не подрастет, чтобы служить нам. Добро пожаловать в этот замок, где уже сегодня вам будет отведено жилище. Завтра наш канцлер вручит акты, восстанавливающие в полной мере права на собственность и сеньорию. Затем наш казначей выдаст золотом сумму, возмещающую причиненные убытки. К сожалению, золото не может все исправить, и король в этом бесконечно раскаивается.

– Сир, – шептала Катрин охрипшим голосом, – если будет на то божья воля, Монсальви продолжат служить вам, как это было всегда, и да воздастся вам за ваше благоволение.

– Теперь идите и окажите честь вашей королеве. Она вас ждет.