На перекрестке миров [СИ]

Перевернувшись на живот, я подперла щеки кулаками и уставилась в узкий и черный прямоугольник окна. Представила себе простирающуюся за ним мерзлую степь, тонкий волчий вой под ночным небом и вздохнула. В Солькоре сейчас время вечерних посиделок, таверны ломятся от посетителей, играют музыканты. Может быть, даже танцы устраивают. Здесь же… Безнадега — вот как следовало назвать этот дурацкий монастырь. Интересно, а Рей танцует?

А потом я вспомнила, что город на военном положении, и даже устыдилась глупых мыслей. Ничего, когда-нибудь все это закончится. Наши мужчины обязательно победят Хамелеонов. Один только капитан Фрей чего стоит… тьфу ты, вот привязался…

Скрипнула дверь, и вместе с вошедшей соседкой до меня долетел слабый запах молока. Я судорожно сглотнула и с независимым видом села на постели. Ни за что не стану жаловаться!

Анна же, перед тем, как закрыть дверь, еще раз зачем-то выглянула в коридор, а потом, приложив палец к губам, с заговорщицким видом полезла в широкий карман передника. Достала изрядно помятую булку и горсть ягод шиповника.

— Вот, — она положила трофеи мне на коленки, — только ты никому не говори. Матушка узнает — осерчает сильно.

— Спасибо…

Я критически оглядела нехитрое подношение, а после, сглотнув слюну, впилась зубами в булку. Анна тихонько уселась на свою постель и со счастливым видом принялась наблюдать за моим ужином. Ко всему прочему, в кувшине на столе нашлась чистая вода, и я подумала, что в целом все не так уж и плохо.

— Настоятельница что-нибудь обо мне говорила? — поинтересовалась я, точно леденец перекатывая во рту кисловатую ягоду.

Анна испуганно замотала белобрысыми косичками, но заалевшие щеки выдали ее с потрохами.

— Ну, давай же, я никому не скажу!

Соседка вздохнула, помялась, но, в конце концов, я была во всё посвящена. И что Матушка спрашивала, как повела себя новенькая, оставшись без ужина. И чем таким занималась, пока остальные работали во славу Матери Прародительницы. И что она, Анна, честно-честно, не стала рассказывать ни про дрова, ни про ламповое масло, только, что анья Роксана была удручена и грустна…

— Ладно, неважно, — прервала я поток мышкиных оправданий. — Ты ни в чем не виновата, эта селедка сушеная из любого правду вытрясет.

Анна покраснела еще больше, хотя, казалось, куда уж, и залепетала, что на самом деле Матушка никакая не селедка, а очень даже мудрая и добрая, а еще…

— Давай спать, — недовольно отрезала я и демонстративно улеглась лицом к стенке. Добрая, как же. На собственной шкуре эту доброту испытала, больше что-то не хочется…

— Спокойной ночи, — долетел до меня тихий расстроенный голосок и, буркнув в ответ что-то неопределенное, я тотчас провалилась в сон.

Спала я, кажется, всего ничего — только сомкнула веки, и тут же до меня долетел какой-то отдаленный гул. Низкий, басовитый, казалось, от него даже постель подрагивала.

— Вставай! — Меня настойчиво потрясли за плечо. — К феолатрии созывают!

— А завтрак? — Я приоткрыла один глаз и увидела изумленное личико Анны, обрамленное аккуратным кружевом чепца.

— Как же можно утробу набивать, прежде чем вознесешь хваление Матери Прародительнице? — девушка захлопала пшеничными ресницами.

Я вздохнула, откинула одеяло и тут же об этом пожалела. За ночь комната успела остыть и теперь была скорее похожа на казематы, нежели девичью келью. Нет, у нас в Общине, конечно, была молельня — теплая и уютная, и статуя Матери там тоже стояла. Я даже любила сиживать перед ней в одиночестве, разглядывая искусно вырезанное из ольхи приветливое лицо, слушая журчание маленького фонтанчика у подножия. Но ведь не на голодный желудок.

— Одевайся скорее. — Анна сунула мне в руки вчерашнее облачение, прибавив сверху белый чепчик. — Вот, пока ты спала, принесли. Не беспокойся, оно чистое. И теплое.

Я недоверчиво дернула плечом и с жалостью посмотрела на то, во что за ночь превратилось мое собственное платье. Интересно, а в чем спят остальные девушки?

— Быстрее, — взмолилась Анна. — Мне тебя проводить велено, а опоздаем, так обеим влетит!

В итоге, как не летели мы бегом по коридору, все равно опоздали. Бой колокола давно прекратился, а из-за двери уже знакомого мне зала доносилось нестройное пение. Я покосилась на бледную, точно снег, Анну и решительно двинулась вперед. Ладно, проступком больше, проступком меньше — невелика разница. Все равно в немилости, так приму первый удар на себя.

Дверь предательски заскрипела, и, когда я бочком просочилась в помещение, все до одной головы повернулись в мою сторону. Целое море глаз — больших и маленьких, светлых и темных, и целая палитра эмоций во взглядах — от любопытных до откровенно неприязненных.

От кафедры у подножия статуи раздался резкий звук — это стоявшая там Мать Луиза хлопнула в ладоши — и послушницы снова вернулись к богослужению. А я почувствовала, что, несмотря на прохладу, царившую в помещении, спина моя взмокла.