На перепутье

Она снова взглянула на дверь. А у Димитриоса тоже есть любовные отношения с женщинами? Но с кем? Она мысленно припомнила последние годы. Конечно, у Димитриоса были романтические связи, но с какими женщинами она видела его регулярно? На различные музейные и светские мероприятия они всегда ходили вместе, даже когда в ее жизни появлялся какой-нибудь мужчина. Учитель часто водил ее ужинать, даже на танцы, но всегда после работы. Свиданиями это не назовешь, скорее продолжение их рабочего дня, который в Афинах заканчивался не раньше семи или восьми вечера. Но она никогда не видела его, например, в ресторане со спутницей. Только в небольшой компании коллег или коллег с женами. А все остальное время, казалось, они были вместе. Если Димитриос устраивал вечеринку, она всегда играла роль хозяйки. И если вечеринки устраивали их друзья, они с Димитриосом, естественно, шли вместе. Они составляли своего рода «пару». Оба в течение многих лет были так преданы общей работе, что у них практически не оставалось времени для чего-то другого. Их жизнью была работа.

Таре даже стало как-то не по себе, когда она представила Димитриоса, влюбленного в неизвестную женщину, точно так же, как ее поразила мысль о родителях, занимающихся любовью. Подобно им, Димитриос был якорем в ее жизни, ей в голову не приходило, что у него могла быть своя собственная личная жизнь.

И неожиданно ей показалось странным, что она никогда раньше не смотрела на него с такой стороны. Как сказал тогда Димитриос, он знал ее любовников, имея в виду тех двух, с кем у нее были романы в Греции: Марка, бодрого молодого американца, который прилетел в Афины на лето, сдав экзамены в адвокатуру Бостона, и серьезно увлекся ею, но через полгода она потеряла к нему всякий интерес. Позднее был Жан-Клод, фотограф, работавший с предметами изобразительного искусства, он показался ей настоящей любовью, любовью всей ее жизни, потому что в свои тридцать лет представлялся ей более взрослым и зрелым вариантом ее прекрасного юного Майкла — только больше интеллекта и амбиций. Но после двухлетней связи с красавцем-французом ей пришлось неохотно признать, что главным в его жизни было не искусство — ему всего лишь нравилось фотографировать, и он случайно устроился на работу к издателю художественных альбомов. Он любил фотографию ради фотографии, в этом не было ничего плохого, вот только для нее мелковато.

И разумеется, до этого был Майкл, — Димитриос не знал о нем, — который навсегда останется в ее сердце. Хотя все звали его Майком, для нее он всегда был Майклом, ее первой любовью и первым любовником, оставившим неизгладимый след в ее душе.

Тара, уже в полудреме, вдруг ощутила, что лежит в той же самой кровати, где впервые, после того как повстречалась с ним в средней школе, предавалась мечтаниям о любви. В той самой кровати, куда, уже студенткой первого курса колледжа, она возвращалась из его постели и… из его любящих объятий, чтобы заснуть беспробудным сном без сновидений.

Майкл стал для нее первым романтическим эталоном, поскольку был первым мужчиной в ее жизни, который любил ее и который вел себя с нею так, что сразу привлек ее к себе. Майкл (ее белокурый Адонис) источал уверенность и мужскую силу викинга, смеялся над ее духовными выкрутасами, а не бежал от них, как делали другие поклонники, и успешно прошел все тесты, которые она для него придумывала, потому что не обращал на них внимания.

Когда ей было тринадцать лет и она в первый раз прочитала «Ромео и Джульетту», она рыдала над сценой в саду:

О ночь любви, раскинь свой темный полог,
Чтоб укрывающиеся могли
Тайком переглянуться и Ромео
Вошел ко мне неслышен и незрим.
Ведь любящие видят все при свете
Волненьем загорающихся лиц.
Любовь и ночь живут чутьем слепого.
Прабабка в черном, чопорная ночь,
Приди и научи меня забаве,
В которой проигравший в барыше,
А ставка — непорочность двух созданий.