На пересечении

— Хорошо, что живы? — визгливо передразнила она. — Хорошо, что живы, говоришь? Ишь ты, утешитель нашелся, всю морду аж перекосило от злорадства. А ну, исчезни с глаз, пока тоже не получил!

Тем временем в другой части зала Колокольчик сидел подле Файгина и то и дело расталкивал его, едва тот начинал засыпать.

— Потом выспишься, — весело восклицал он, поглядывая на посеревшее лицо своего измученного друга. — Ну как тебе? Ты видел, как она на меня смотрела?

— Видел, — слабым голосом подтвердил Файгин. — Послушай, может, с утра об этом поговорим. Я вот-вот потеряю сознание.

— Тогда держи крепче свое сознание, потому что я до утра не собираюсь спать. Все только и говорят, что обо мне, и о том, как я оказал сопротивление безумному колдуну. Они обалдели, когда я сказал, как подкрался к нему и даже попытался ранить ножом…

— Лучше скажи мне, как Оверана? — перебил его Файгин.

— Да что ты заладил. Жива твоя Оверана…. Так, на чем я остановился? А, так вот, когда Эристель понял, что я могу убить его, он только поэтому вышел из склепа. Иначе у вас вообще не было бы возможности навредить ему. Он все стены изрисовал какими-то буквами, и ничего не могло его пронять. Так что я спас тебя, дуралея. Пока ты валялся без сознания, некромант-то опять вернулся. Почувствовал, что ты еще жив, и пришел, чтобы добить тебя. И я вступил с ним в бой. К счастью, он уже ослабел и был просто человеком. И тогда я бросился на него и так отлупил, что он еле ноги унес.

— Я был без сознания, Лин, — отозвался Файгин. — Но, если мы живы, наверное, так оно и было.

— Что значит наверное? Он так бежал, что оглянуться боялся. Наверняка загнал лошадь до смерти.

Саторг чуть нахмурился, глядя на своего друга с сомнением, однако озвучивать свои мысли не стал. Колокольчик теперь находился в центре внимания: мужчины смотрели на него с уважением, а женщины с симпатией.

— Может, оно и хорошо, что так вышло, а, Файгин? — продолжал донимать своего друга Колокольчик. — Может, мне даже стоит переименовать себя? Колокольчик — это как-то несерьезно. Может, назваться ребеком или даже бубном? Бубном-то преимущественно женщины пользуются, а мое сердце ох как чует, что красоток в моей жизни отныне будет предостаточно. Теперь это я буду делиться с тобой своими подружками. Да очнись ты наконец. Я тебе жизнь спас, а ты даже дослушать не можешь! Представляешь, сколько сейчас безутешных вдовушек в этом зале? Можно каждую рассмотреть, а затем выбрать самую лучшую и осушить слезки с ее прекрасного личика. Ты только подумай, сколько мужиков сегодня погибло. Да что там мужики, даже сам Родон Двельтонь, который не может ходить, больше нам не соперник. Файгин, ты что, спишь? Вот же неблагодарный. Ладно, спи! Утром поблагодаришь!

Тем временем доктор Клифаир был занят тем, что наносил лечебную мазь на ожоги одного из раненых. Оверана Симь сидела подле него, придерживая руку больного, пока старик не закончил обрабатывать поврежденную поверхность.

— Оверана, милая, тебе бы самой отдохнуть, — произнес доктор, взглянув на свою измученную помощницу. Его губы тронула ласковая улыбка, но женщина лишь отрицательно покачала головой.

— Я все равно не смогу уснуть, так какой смысл созерцать потолок? — произнесла она.

— Я говорю о твоей ране и о том, насколько устало ты выглядишь.

— Вы выглядите не лучше, доктор, — усмехнулась Оверана. — Лучше скажите, кому еще нужна помощь? Как себя чувствуют девочки Двельтонь? Как сам… правитель?

— Найалла спит. Я дал ей успокоительного зелья, и бедняжка наконец затихла. Она так плакала из-за отца, что я уже начал опасаться за ее состояние. Младшая девочка посильнее будет. Арайа удивительно мужественная. Она все еще находится после отца и никак не хочет возвращаться в свою комнату. Кормилица уже даже отругала ее, но все равно не слушается. Вот тебе и дама… А ведь такой благовоспитанной казалась.

— А господин Двельтонь? — Оверана старалась говорить уверенно и при этом выглядеть так, словно ее вопрос — всего лишь проявление внимания.

— Господин Двельтонь… — старик чуть нахмурился. — Будем надеяться на лучшее.

— Но он ведь будет ходить? Вы же сами говорили, что проклятье не обладает полной силой, потому что в момент колдовства Эристель уже ослаб.

— Да я-то много чего могу сказать. Ведь я не чернокнижник. И совершенно не разбираюсь в их магической энергетике. Главное, чтобы колдуны Аориана смогли хотя бы переместить заклинание. Лучше пусть не действует левая рука, чем обе ноги.

— Кто за ним ухаживает сейчас? — этот вопрос слетел с губ Овераны раньше, чем женщина успела осознать, насколько он неприличен.

— Он просил, чтобы все слуги сейчас занимались ранеными. Но я периодически заглядываю к нему. Благо господин Двельтонь не испытывает боли.

— Если ему потребуется помощь, сообщите мне, доктор. Я не намерена сидеть здесь сложа руки.

— Он гордый, Оверана, — вздохнул старик. — Чужая жалость унижает его.

— Я не собираюсь его жалеть. Я просто хочу помочь.