На пересечении

— Эристель, друг мой, мне так неудобно отвлекать вас в праздничный день, — произнес Двельтонь мягко, но при этом достаточно холодно, чтобы лекарь не заблуждался в дружелюбии собеседника. Феодал поднялся с места и направился навстречу гостю, протягивая ему руку. — Высшие силы никак не желают щадить мою старшую дочь, и она вновь захворала. Приступ дурноты повторился утром и до сих пор не прошел, и я не нашел другого выхода, кроме как снова пригласить вас в свой дом.

— Вы поступили правильно, господин Двельтонь, — ответил лекарь, скользнув беглым взглядом по комнате. В кабинете феодала появилось нечто необычное, и дело было далеко не в мебели, отчего Эристель слегка насторожился. Его взгляд на миг задержался на запечатанном письме, на котором красовался герб в виде орла, несущего в когтях свиток. Такой герб мог принадлежать только гильдии Аориана, и тот факт, что Двельтонь ведет переписку со столь известным мудрецом, не мог оставить равнодушным.

Тем временем Родон продолжал объясняться, но скорее из вежливости, нежели действительно испытывая неловкость за то, что его семья доставляет врачу неудобство. Единственный человек, к которому Двельтонь испытывал необъяснимую неприязнь, был этот чужеземец, который за четыре года так и не стал своим в городе. Родон знал, что люди относятся к беловолосому весьма странно: они высмеивают его за глаза, но робеют и боятся, глядя в лицо. Столь же неприятное чувство испытал и сам Родон, когда впервые встретился с лекарем на празднике города. В тот день Эристель чудом спас маленькую девочку, угодившую в колодец. Именно тогда господин Двельтонь почувствовал неприятный озноб, когда встретился взглядом с зелеными глазами чужеземца, и даже его теплая улыбка не смогла скрасить ощущения того, что Родон заглянул в лицо чего-то неестественного.

Разумеется, Двельтонь понимал, что все это ему показалось, что вызвано это ощущение тем, что северяне в их краях — огромная редкость, поэтому их внешность кажется непривычной и даже пугающей. К тому же приезжий проявил себя, как талантливый лекарь, который, несмотря на молодость, был мастером своего дела. Выгнать из города столь ценного жителя было бы верхом неблагоразумия.

О лекаре Родону было известно немногое. Сход снега уничтожил небольшое поселение у подножия горы Скурт и унес жизни сотни людей, в том числе и супруги Эристеля. Сам мужчина в то время находился в соседнем городе, где свирепствовала белая лихорадка, и лишь по этой причине остался в живых. Возвращаться ему было уже некуда, поэтому лекарь покинул север и направился на юг, желая в первую очередь излечить собственные раны. Эта история вызвала у Родона сочувствие, поэтому он попытался забыть странное ощущение, возникшее при их первой встрече. Однако он не мог мысленно не ужаснуться, когда заподозрил симпатию своей дочери к этому человеку. Найалла стремилась получить свое любыми путями, и Родону оставалось уповать на то, что, не встретив взаимности со стороны врача, девушка наконец успокоится.

Сейчас, направляясь с ним по коридору в покои Найаллы, Двельтонь то и дело бросал на своего спутника внимательный взгляд. Прошло четыре года с их первой встречи, но Родон неосознанно стремился вновь почувствовать нечто странное, исходящее от этого чужеземца. Двельтонь словно искал подтверждение затаившейся в мыслях догадки, что лекарь с севера представляет собой опасность, быть может, настолько страшную, что нужно было что-то предпринять, и как можно скорее. Родона постоянно преследовало ощущение, что он теряет время, путаясь в своих сомнениях, и первое впечатление было куда более настоящим, чем все, что происходило потом. Этот кроткий, спокойный и вежливый человек тревожил его куда больше, нежели самые буйные нарушители городского порядка.

Тем не менее Родон сомневался. Он не мог допустить, чтобы его подозрения загубили жизнь невинного человека, который только начал восстанавливаться после гибели своей жены. Однако после зверского убийства трех «шутников» Родон все-таки решил написать письмо Аориану, полагая, что мудрец развеет его неприятные сомнения. Старик не отвечал долгие месяцы, но этим утром Родон внезапно получил письмо…

Когда молчание слишком затянулось, господин Двельтонь опять обратился к Эристелю, желая разбавить тишину очередной незначительной фразой.

— Полагаю, Найалла попросту перенервничала перед праздником. Знаете ли… Эти женские тревоги, — Родон холодно улыбнулся и отворил дверь в покои дочери. С одной стороны он думал, правильно ли поступает, позволяя девушке видеться с этим человеком. В конце концов, в городе есть еще несколько докторов. Однако с каждым разом Родон все больше убеждался, что выбрал верное решение, так как безответное чувство уже постепенно начинало вызывать у Найаллы разочарование. Оставалось лишь дождаться, когда девушке наскучит ее избранник, и тогда спокойно вычеркнуть наличие этого человека на территории замка.