На полпути

К этому общественному слою вот уже на протяжении двадцати с лишним лет неизменно приковано пристальное внимание Галгоци, сперва журналистки, одаренной ярким писательским видением и гражданским мужеством, позволявшими ей глубоко проникнуть в самые сложные и противоречивые жизненные процессы, потом — профессионального писателя. Нельзя сказать, будто бы деревня — единственная область ее интересов, наблюдений, раздумий. «С той поры как я ощущаю себя писателем, — признавалась Галгоци в 1968 году, — я неустанно стремлюсь освоить для своего искусства как можно большее пространство в том мире, в котором я живу, а также познать самое себя — то есть человека, живущего в этом мире». Люди, их непростые судьбы и сложные, из множества противоречивых элементов сотканные характеры, многообразные проблемы акклиматизации личности в окружающем мире, в обществе, проблемы взаимообщения людей и человеческого одиночества — все это является предметом неиссякаемого и настойчивого внимания писательницы. Вот почему Галгоци противится желанию некоторых критиков обозначить ее творческий поиск какой-то ограничительной этикеткой, очертить, конкретизировать определенными вешками подвластную ее таланту сферу, уложить на полочку под рубрикой «крестьянская тематика». Но при этом Галгоци знает сама: свободней всего она ориентируется в жизни именно венгерской деревни — этом безбрежном море, где все интересующие ее проблемы существуют, находятся в непрестанном движении, борении, иногда выливающемся в бури. Она же, Галгоци, в этом море — сильный и умелый пловец, она знает умом и инстинктом, врожденным чутьем подспудные его законы и потому вернее многих находит в его просторах нужный путь. И не случайно в ряду нынешних писателей «крестьянской темы» ее все-таки называют одной из первых. Галгоци воспитана на произведениях венгерских народных, «крестьянских» писателей тридцатых годов (Д. Ийеша, П. Вереша, Л. Немета). Однако она не осталась простым их эпигоном, она сделала следующие, самостоятельные шаги по нелегкому и честному пути, проложенному ее почитаемыми учителями. «Причина того, что это служение я толкую несколько иначе, чем когда-то толковали его они, и сама поступаю иначе, лежит в коренным образом изменившейся исторической ситуации, — пишет Галгоци. — Сегодня следует уже не просто любить, не просто приукрашивать или провозглашать святыней деревню, эту средневековую резервацию, и единоличное крестьянство как носителя этой формы жизни, но, помогая начавшемуся уже по всей стране процессу распада старой деревни, способствовать прогрессу, ускорять его. Сегодня уже мало сказать о ком-то, что он крестьянский писатель, сегодня непременно нужно добавить также, какого крестьянства он писатель: того, каким оно было, или того, каким становится?»