На полпути

Большую роль в повести играет старый Лимпар, в руках которого неприметно сходятся все нити происходящих в деревне событий; хитрый стяжатель, он борется против новых веяний со звериным коварством и люто ненавидит того, кто оказался неожиданно достойным его противником, — собственного племянника Дани Мадараса. Нет, не он физический убийца Дани, не от его руки погиб молодой, еще только расправлявший плечи председатель кооператива. Но его воля, его живучая, от прошлого унаследованная власть над людскими душами стоит за этим бессмысленным убийством. Бессмысленным уже потому, что даже таким путем Лимпарам не удается одержать победу, повернуть историю вспять.

Жестоко и непоправимо обрывается на полпути жизнь Дани Мадараса, того, кому та же история, ее направленный к социализму ход помогли раскрыться, найти себя, найти действительных друзей и единомышленников. По существу, он уже победитель, он и его друзья; его просчеты носят лишь частный характер, свидетельствуют лишь о трудностях «переходного возраста»; его же правда все глубже проникает в сознание людей. На полпути оставляет он целиком захватившее его общее дело, на полпути покидает прозревающую деревню: если не сегодня, то уж завтра непременно она разглядит ту правду, за которую Венгрия начала бороться еще в героические месяцы пролетарской коммуны 1919 года, правду, практическим носителем которой Дани стал, мог и должен был стать. И хотя венгерская деревня в те годы была еще только на подступах к новой жизни, начавшийся для нее процесс прозрения был уже необратим.

Об этом и написала свою страстную и честную повесть Эржебет Галгоци.

Е. Малыхина

НА ПОЛПУТИ

Прошлой осенью в одной задунайской деревне убили молодого мужчину. Он был председателем сельскохозяйственного кооператива.

Я его хорошо знала.

В то время уже минуло два года, как я жила — выражаясь, конечно, образно — в центре некоего треугольника. Один угол этой фигуры олицетворял коммунистов, другой — контрреволюционеров, третий — эмигрантов. Меня не посадили в тюрьму, я не сбежала за границу и не вступила в коммунистическую партию. Я была сама по себе.

Я не представляла, как выглядит башня из слоновой кости, обитель утонченных умов. Лишь в двадцать лет впервые увидела я Будапешт и слона. Я могла вообразить себе необитаемый остров в море, но в пределах Венгрии не было моря, не было в продаже необитаемого острова, да и у меня не было денег на его покупку. Денег мне хватило только на то, чтобы уехать на край света; я преподавала там в начальной школе и писала мемуары от имени человека, уставшего от жизни. Мне было тогда двадцать шесть лет…

Если мне не изменяет память, я собиралась рассказать о способном юноше из крестьянской семьи, который не находил себе применения в стране народной демократии, хотела написать историю этакого современного Люсьена Рюбампре.

Но я не учла двух обстоятельств. Первое, что земля круглая и поэтому нет края света. Эта маленькая задунайская деревушка находилась не на краю света, а очень близко от столбовой дороги истории. И второе, что у человека два круга кровообращения. Один соединяет различные внутренние органы и снабжает их кислородом, водой, солями, белками, углеводами и витаминами. Другой связывает человека с внешней средой, или, иначе говоря, с жизнью, и доставляет ему «продукты питания». Человек не может жить «на самообслуживании», потому что рано или поздно в нем иссякают здоровые соки и начинается самоотравление. Как вызывает отравление плохо функционирующая почка, так же отравляюще может действовать одиночество: оно способно смертельно отравить человека.

Я, как современный хирург, которого не удовлетворяют уже результаты переливания крови, постепенно осознала, что крайне необходимо меня оперировать или же мне самой сделать себе операцию системы кровообращения, связывающей меня с внешней средой, иначе говоря с жизнью.

Тут-то я познакомилась с деревенскими жителями, а также с тем человеком, которого убили прошлой осенью. Ему было тридцать четыре года.

Я его знала еще в ту пору, когда он вел свое единоличное (какое чудно́е слово, но теперь все употребляют его в том определенном значении, которое я и имею в виду) хозяйство. Мы не раз толковали с ним о нашей обоюдной нелюбви к деревне.

— Да найдется ли парень с головой, — сказал он однажды, — которому пришлась бы по душе деревенская жизнь? В наши-то дни, в середине двадцатого века… Вчера копал я в поле картошку. Мать принесла мне обед и новость о том, что в Советском Союзе запустили первый спутник. И я подумал: вот я здесь двумя руками выбираю картошку из лунок, а спутник крутится вокруг Земли. Поверьте, после обеда у меня пропала всякая охота копать картошку.

В другой раз он рассказал мне такую историю: