Уже две недели понапрасну, без всякого толку ходили по деревне агитаторы. Потьёнди, их областной бригадир, был в ярости. Целыми днями не вылезал он из конторы и, сидя там, жевал сухие безвкусные галеты. Он страдал язвой желудка, и когда тоже ходил по домам агитировать за вступление в кооператив, то не мог удержаться, чтобы не пропустить пару стаканчиков вина, от которого его постоянно мучила изжога. Впрочем, в этой деревне у него пропала охота работать, здесь никого ничем не удавалось пронять и даже в пятьдесят втором году, во время сильной засухи, при самой суровой системе государственных поставок, не было недоимок. По правде говоря, Потьёнди не мог дождаться, когда его наконец положат в больницу. Иначе ведь ему ни за что не распутаться с порученным делом: из области пришел повторный приказ не пропускать ни одного селения; он не может обойти эту деревню, ведь пойдет насмарку вся проделанная им раньше работа.
В один из таких унылых вечеров в контору зашел молодой крестьянин.
— Я — Дани Мадарас, — сказал он и, сняв кожаную перчатку, протянул Потьёнди руку.
— Рад познакомиться, — пробурчал бригадир, пытаясь бесшумно разгрызть кусок галеты, остававшейся у него во рту.
— У меня двенадцать хольдов земли, — продолжал посетитель.
Бригадир, не разжевав, проглотил галету. Он заволновался, потому что без вызова крестьяне никогда не приходили в контору, да и по вызову являлись редко.
— Садитесь.
Мадарас сел на стул с другой стороны письменного стола, напротив Потьёнди.
— Вы, товарищ, не знаете меня, не так ли?
— Честно говоря…
— До сих пор я не занимался политикой. Да и что несколько лет назад означало заниматься политикой в деревне? Стать членом сельсовета, исполкома, фонда развития населенных пунктов? Решать вопрос: эту дорогу мостить сперва или другую? Так все равно рано или поздно все дороги надо замостить. А улицы замощены еще в тридцать шестом году. Вы меня понимаете?
— Продолжайте.
— А вы в нашей деревне знаете только тех, кто с сорок пятого или, скажем, с сорок восьмого года сидит на видном месте. Но мы с такими не очень-то считаемся. Ведь эти люди всегда держали нос по ветру… И вышли у нас из доверия. К таким людям у крестьян нет уважения.
— Полегче на поворотах.
— Ладно. Сколько желающих вступить в кооператив привели они сюда, в контору?
— Честно говоря…
— Ну, вот видите? Что, твердый орешек наша деревня?
Чуть участливо, чуть насмешливо прозвучали последние слова. У Потьёнди заныл больной желудок. Он вскочил с места и подошел к карте, висевшей на стене. Карта представляла собой точную копию той, которую областная газета уже несколько недель печатала на первой полосе. Там красным были затушеваны деревни, уже вступившие, как писала газета, на социалистический путь развития. Это красное пятно расплылось, распространилось по карте, как наводнение в Сигеткёзе (лишь в одном месте прорвало в тот раз плотину на Дунае, но за несколько дней затопило весь Сигеткёз). За исключением небольшого уголка на юге, вся карта была уже красной.
— Сто пятьдесят деревень. И каждая была таким же крепким орешком, как ваша.
Мадарас пожал плечами.
— Знаете, в нашей деревне говорят: если башня дьёрской ратуши уже скрылась под водой, то у нас вода обычно доходит только до порога церкви… Иными словами, нет двух одинаковых деревень. Я ездил в несколько сел, где вы уже агитировали. Там всюду было за что уцепиться. Или народ бедный, или не умеет разумно хозяйствовать. Здесь по соседству, в Сентпале, взяли да объявили: с сегодняшнего дня у нас сельскохозяйственный кооператив и пусть никто пикнуть не смеет. Там, подальше, в Шокороальё…
— Скажите же наконец, что вам надо? — нетерпеливо перебил его Потьёнди, обеспокоенный этими тревожными слухами.
Мадарас бросил на него испытующий взгляд.
— Вы меня не знаете. Но это не беда. Я приведу к вам двадцать, точнее, двадцать пять человек, желающих вступить в кооператив. Самых лучших хозяев, малоземельных крестьян. Вы называете их середняками.
— Ну-ну.
— Но только с одним условием, если я буду председателем кооператива.
За время трехнедельной агитационной работы Потьёнди встречал немало таких, кто напрашивался в председатели, правда чаще всего то были люди, выдвинувшиеся после сорок пятого года.
— Гм… Погодите. Это не так просто. Во-первых, мы вас фактически не знаем.
— С того я и начал.
— Во-вторых, это не от нас зависит. По уставу члены кооператива выбирают правление на общем собрании. Мы не имеем права назначать председателя.
Мадарас выпрямился.
— Я не нуждаюсь, чтобы меня назначали. Народ выберет меня, только вы не вмешивайтесь.