На полторы октавы ниже

Ещё чуть-чуть уже ненужных слов,
последняя улыбка на бегу.
Увидимся в пересеченье снов,
во сне я ещё многое могу.

А хочешь – повидаемся в стихе,

не про бельчонка, так про порося!
Повесимся на старенькой ольхе
и поболтаем, рядышком вися.

Потом пойдём, сшибая лопухи,

пиная толстожопых малышей,
научишь ты меня писать стихи,
а я тебя тогда – ловить мышей.

Я увиваюсь ласковым плющом,

я ящеркой взмываю по стене,
я что-нибудь придумаю ещё,
чтоб ты не забывала обо мне.

Я научу проигрывать в «очко»

прикольных древнегреческих богов,
я в караул построю хомячков
на площадях столичных городов.

Нам будут петь гиены в унисон,

нам будет носорог плясать кадриль,
нам марш сыграет пьяный Мендельсон,
из клавесина вышибая пыль!

А я достану ключик золотой,

открою подвернувшийся Сезам,
и девушка, рождённая слепой,
нам нагадает счастье по глазам.

Да только я слепую обману,

слепую-то надуть – сам бог велел!
И мы уйдём в далёкую страну,
где нас найдут десятки важных дел, —

мы можем разводить морских слонов,

а можем отпускать попам грехи…
Увидимся – в пересеченье снов,
в тени уже посаженной ольхи.

Кладбищенский ворон

Кладбищенский дворник подмёл и сидит в Инстаграме,
кладбищенский поп бородой закрывает мне вид,
кладбищенский сторож от скуки играет чудями,
кладбищенский ворон заметил меня, но молчит.

Я помню, как я не узнал отражение в луже,

я помню московское лето – от слова «дожди»,
уверен, что секс безопасный и даром не нужен,
и знаю сидельца Сидякина – вот и сиди.

Я видел, как лисы следы на снегу заметают,

я знаю, как сбить со следов поисковый отряд,
я видел, как в армию девки ребят провожают,
вот этот и тот – раньше срока вернутся назад.

Подвыпивший дворник выносит мозги на Фейсбуке,

попу – что Псалтырь, что «Гоп-стоп», да и мне всё равно,
а сторож играет, совсем заигрался от скуки.
А ворон взглянул мне в глаза и сказал: Nevermore.

Колыбельная