После обсуждения состояния пациентки санитары перевозят ее в зону компьютерной томографии и с помощью Майка и двух медсестер укладывают на кушетку. Ассистент рентгенолога завершила настройку: компьютерный томограф готов к работе. Майк снимает украшения с ушей и шеи пациентки и складывает все в сумку для ценных вещей. Из-за возрастающего беспокойства женщины все кажется намного сложнее, чем следовало ожидать.
— Так мы не получим полной картины, — твердо говорит Майк, а затем, обращаясь к неврологу, спрашивает, — нужно ли ввести «Мидазолам»?
— Сначала попробуем без него.
— Серьезно?
— Серьезно.
Врач объясняет пациентке, что во время КТ нужно постараться максимально не двигаться. Обследование не займет много времени. Мы понимаем, что ей страшно, но сейчас она в надежных руках и волноваться не стоит.
Майк закончил. Он покидает зону КТ с хмурым взглядом. Покачивая головой, проходит мимо меня на медпост. Там он многозначительно переглядывается с коллегой. Оба убеждены, что это не сработает. Я возвращаюсь к тому, что происходит в зоне КТ.
— Вот, пожалуйста, возьмите это. — Невролог дает пациентке коробочку с красной кнопкой и шнуром. — Если вам вдруг станет хуже, нажмите сюда. Вы меня понимаете? Хорошо. Держите коробку крепко. Сосредоточьтесь на этом, сейчас это ваша задача.
Очевидно, врач пытается успокоить пациентку, предоставляя ей возможность участвовать в своем лечении и тем самым отвлекая ее от страха. Затем следует еще несколько неврологических тестов, а потом весь персонал покидает зону КТ, чтобы устройство могло начать работу.
Мы с Майком смотрим через узкое окошко в уже закрытой двери.
Женщина, верхняя часть тела которой теперь исчезла в большом кольцеобразном механизме КТ, продолжает дергать ногами. Трудно представить, что ее голова в это время неподвижна.
— Это совершенно бессмысленно, — шепчет Майк. — Мы должны были дать ей что-нибудь, чтобы она успокоилась. Это было ясно с самого начала.
Я не знаю, кто прав. Мне нравится подход невролога, который старается не давать пациентке сильнодействующих препаратов. С другой стороны, как я могу, будучи дилетантом, судить, что правильно в этой ситуации? Майк же не раз сталкивался с такими случаями и провел бесчисленное количество компьютерных исследований при всех возможных условиях. Но каким бы опытным ни был остальной медперсонал, решения о методах диагностики и лечения принимают исключительно те врачи, на чьи плечи в итоге ложится ответственность.
Чуть позже невролог просматривает на экране снимки. Майк, двое его коллег и я стоим позади него полукругом. Даже для меня нет никаких сомнений в том, что размытые изображения, которые предоставил компьютерный томограф, совершенно бесполезны.
— Это не годится, нужно повторить исследование, — вскоре решает врач. Сидящие рядом медсестры молча переглядываются. Майк просто стоит, скрестив руки на груди. На самом деле, он выглядит очень спокойным, но его жевательные мышцы не останавливаются, как и нижние конечности женщины на кушетке компьютерного томографа. Когда Майк злится, он скрипит зубами.
Даже при подготовке ко второму этапу невролог придерживается своей линии, никакие лекарства не используются для иммобилизации пациента. Радиолог прекращает обследование вскоре после его начала.
— Это бессмысленно: она не может успокоиться.
— Мы легко могли бы избавить от этого себя и ее, — говорит Майк, когда мы, наконец, с третьей попытки приносим дозу мидазолама. — Потраченное впустую время, двойное облучение, двойной стресс для пациента.
Невролог демонстративно почти никак не реагирует, не говорит ни слова о заметном недовольстве медперсонала.
Он предельно четко произносит инструкции вновь, его посыл ясен: я сделал то, что считал правильным, и я продолжаю так считать, даже если сейчас это не привело к желаемому результату.
Внезапно у меня возникает ощущение, что гнетущая обстановка снаружи проникла в палаты отделения. Все идет своим чередом, но в воздухе повисло напряжение: никто больше не шутит, все молчат, а каждое неверное замечание, кажется, может привести к необратимым последствиям.
Итак, вот он, мой «агро-день». Этого я и вообразить не мог — но человеческие отношения открылись мне сегодня с другой стороны.