На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями

У нее все еще шевелятся губы, но вырываются из них совсем тихие стоны. Когда я подхожу ближе, чтобы поправить электроды, в нос ударяет тошнотворный запах. Я поднимаю одеяло и осознаю весь масштаб трагедии. Диарея. Кашеобразный, частично жидкий кал, размазанный по бедрам пациентки до колен. И не только там, но и по ночной рубашке, одеялу, простыне. Ужасное зловоние и грязь. И исправлять все это мне одному. Снаружи сумасшедший дом — ни у кого нет времени мне помогать. Так что я, недолго думая, надеваю резиновые перчатки, беру бумажные полотенца из пачки и принимаюсь за работу.

Вдруг резкий, пронзительный сигнал тревоги доносится из соседнего кабинета, где лежит 62-летний мужчина с избыточным весом и гипертонией. Остановилось сердце? Я выбрасываю бумажные полотенца, быстро снимаю перчатки и влетаю в кабинет. Одновременно со мной туда входит еще один санитар, а секундой позже — дежурный терапевт.

Пациент смотрит на нас осознанно и удивительно бодро. Возможно, мы не на шутку напугали его, но он ни в коей мере не выглядит как после остановки сердца. Через пару секунд к нам приходит осознание: ложная тревога, отключился один из кабелей монитора наблюдения, вот и все. После того, как мы, глубоко вздохнув, снова прикрепляем кабель к электроду, каждый возвращается к тому, чем занимался. Для меня это значит возвращение к женщине из седьмого кабинета. Запах экскрементов распространился по всему помещению до двери, которую я в спешке оставил наполовину открытой. Я вхожу и закрываю ее за собой.

Госпожа Рейтер, похоже, заснула: перевернулась на бок, лежит тихо и больше не издает никаких звуков.

Я пытаюсь не дышать носом, пока надеваю новую пару резиновых перчаток. Только снова взяв бумажные салфетки, я вижу челюсть, упавшую на пол рядом с койкой.

— Миссис Рейтер, вы уронили свою…

Осекаюсь, прикасаюсь к ее плечу и бедру, осторожно переворачивая ее на спину. Глаза все еще закрыты, зато беззубый рот широко раскрыт. Без зубов человек, конечно, выглядит по-другому. Но щеки в момент стали впалыми, а кожа — похожей на мятую землисто-серую бумагу. Кладу руку на сонную артерию миссис Рейтер, чтобы проверить пульс. Его больше нет. Она мертва.

Когда кто-то умирает, я открываю окно.

Я не считаю себя верующим в традиционном смысле этого слова, но то, что в каждом из нас есть что-то вроде души, покидающей тело в момент смерти, кажется мне очевидным. И если это так, зачем же этой душе скитаться по палатам неотложной помощи? Так что я открываю окно! Не знаю, меняется ли что-то от этого или нет. Возможно, это просто что-то вроде ритуала, способа как-то ответить самому себе на то, что в данном случае мы не смогли выполнить свою работу.

Каждому из нас хотелось бы, чтобы на его глазах никто не умирал. Но столкновение со смертью для нас, медиков, неизбежно.

Во время обучения мы получаем теоретическую базу: изучаем основы правильного обращения с телом покойного, учимся выстраивать диалог с родственниками умершего. Все это может быть полезно, но возможности образования все-таки ограничены. Первая смерть всегда будет оставаться особым вызовом — и только с нее начнется настоящий учебный процесс.

Некоторые вещи нельзя освоить в классе или узнать о них из книг, а лишь прожить самому, пройдя через личный опыт.

«Смерть в неотложной помощи» — воображение рисует трагичные сцены: уход из жизни в результате несчастного случая, сердечного приступа или кровоизлияния в мозг. Так бывает. Но реальность такова, что под нашим наблюдением часто умирают очень старые люди. Они находятся в бессознательном состоянии, когда поступают к нам, в настолько тяжелом состоянии, что для них едва ли можно что-либо сделать. Они страдают от хронических и сопутствующих заболеваний и их последствий, которые обычно списывают на старость. Будто это нормальная, естественная смерть в конце долгой жизни. Я бы солгал, если бы признался, что подобные случаи лишают меня сна. Наверное, за годы работы в клинике я просто научился воспринимать смерть как часть жизни.