На поповских хлебах

…Майский Курск ликовал, отмечая очередную годовщину великой Победы. И мало кто обратил внимание на траурную процессию среди тихой улочки. Духовные чада прощались с отцом Львом. Он умер на третьей Пасхальной седмице в Нью-Йорке, прилетев на Собор Русской Православной Церкви Заграницей. Его отпевали собором архиереев там же, в Нью-Йорке, перед любимой и глубоко почитаемой им Курско-Коренной иконой «Знамение», и лишь на девятый день, уладив международные формальности, доставили в Курск. Ещё почти сутки открытый гроб простоял дома: тление не коснулось тела. Похоронили батюшку, по его завещанию, на тихом сельском кладбище недалеко от города. Сороковой день по его смерти пришёлся на день Святой Троицы — престольный праздник домашнего храма отца Льва.

Прошли годы. РПЦЗ воссоединилась с Московской Патриархией. Имя «неудобного» пастыря можно произносить во весь голос, не опасаясь исповедовать себя его поклонником, почитателем, учеником. Что сказал бы он нам, сегодняшним, если бы был жив? Впрочем, я не люблю сослагательного наклонения. Господь забирает из этой жизни верных Своих учеников, когда они готовы к вечности.

ПАМЯТИ ДУХОВНОГО ОТЦА

Когда печалилась душа моя больная,
Ты на главу мне тихо руки возлагал,
И к небесам свою молитву воссылая,
Ты все грехи мне дерзновенно отпускал.

Здесь для меня всегда открыты были двери,

И взгляд лучистых глаз меня встречал.
Здесь был очаг любви, молитвы, веры,
Здесь душу каждый приходящий облегчал.

Ты был со мной и в радости, и в горе,

Своей любовью мог утешить и согреть.
Меня учил в житейском бурном море
За всё благодарить и всё терпеть.

Лишь претерпевший до конца — спасённым будет,

Неподчинившийся лукавству — узрит свет,
Неосудившего — Создатель не осудит.
Таким был твой отеческий завет.

Куда теперь бежать? Куда стучаться?

Могильный холм и деревянный крест.
Придётся ль мне с тобою повстречаться
Среди далёких, невозвратных мест?

Я потерплю, свою гордыню руша.

И в час, когда и я пойду к Творцу,
За грешную, измученную душу,
Отец мой, ты помолишься Отцу.

Пышные поповские хлеба

Отец Валерий Лапковский, мой первый духовник, не был лишён литературного дара. Свои проповеди он готовил тщательно: писал их на бумаге, потом начитывал на магнитофон, иные печатал на машинке, переплетал и присылал мне. В одной из таких гомилетических миниатюр в рассуждении о том, что приводит молодых людей к служению Богу, меня поразило передаваемое о. Валерием заключение обывателя — мол, нет для семинаристов в Церкви более привлекательного, чем «пышные поповские хлеба».

Когда мой муж стал священником, а я — матушкой, мне и самой пришлось отведать этих хлебов.

В момент назначения мужа на сельский приход я находилась в Питере — уехала из Курска на другой день после его рукоположения в священники: я ведь ещё оставалась студенткой и мне полагалось иногда учиться. Первый вопрос, который задали мне посвящённые в мою тайну сокурсники, буквально сбил меня с ног. Позже я слышала его много раз и всё никак не могла понять, откуда берутся подобные домыслы. «А правда, что все попы — коммунисты?» — спросили меня друзья. Тогда мне казалось это дикой шуткой. И только много лет спустя, уже после перестройки, когда стали известны неприглядные факты вынужденного сосуществования Церкви и государства, я убедилась в справедливости поговорки: в каждой шутке есть доля правды. А доля эта была в том, что коммунистическое правление стремилось развалить Церковь изнутри. Иногда получалось. Поступающим в семинарии чинились различные препоны: не выдавали вовремя аттестаты об образовании, тянули с увольнением с работы, часто практиковался повторный призыв в армию на так называемые военные сборы. Практически каждому священнику советского времени пришлось пережить беседу с уполномоченным по делам религий или с представителем КГБ с предложением о сотрудничестве, с обещанием при этом каких-то благ и льгот либо, напротив, с угрозами в отношении личного и семейного благополучия. Мы знаем о тысячах новомучеников — священниках и мирянах, расстрелянных, умученных, отбывших лагерные сроки за веру в Бога.