На пороге

Мы встретились около восьми. Странное дело, закон гарантирует 8-часовой рабочий день, но попробуй найди компанию, которая согласится держать сотрудника, всегда уходящего с работы в положенное время. Все эти лицемерные речи – о корпоративной культуре, об удовольствии от работы, о необходимости бросать вызов трудностям и преодолевать препятствия, о самосовершенствовании в труде – они призваны выполнять всего лишь одну функцию: скрыть от тебя, что ты всего лишь раб. Они выжимают из тебя 120 и 200 процентов, просто чтобы не платить ещё одну зарплату, и ожидают, что ты со счастливым лицом будешь ложиться костьми на работе, чтобы они могли заработать побольше денег. Ибо яхты и десятки содержанок стоят дорого.

Алекс был взвинчен. В последнее время нервы у него были ни к чёрту. Так бы сказали его коллеги. Я же видел, что он просто больше не считает нужным сдерживать раздражение. Он просто позволял себе теперь говорить людям то, что он о них думает. Он работал финансистом торговой компании, и он работал в разных местах, но в том же качестве уже на протяжении доброго десятка лет.

Он, как всегда, опоздал и торопливо вошёл в ресторанчик, где я сидел уже добрых двадцать минут, кивнул в мою сторону на вопрос официанта и, улыбаясь кривоватой улыбкой, подошёл к столу:

– Привет, как дела?

– ОК.

Сев, он взъерошил свои чёрные космы, от чего сразу стал напоминать героя японских манга, и издал низкий ревуще-воющий звук, по которому я сразу понял, что у него выдался нескучный день.

К его несчастью, он был неглуп и не отличался ни терпением, ни снисходительностью по отношению к самовлюблённым и недалёким, составляющим 90 процентов среднего класса современного общества.

Я спросил его о причине его настроения и, слушая ответ о тупости коллег, вдруг понял, что поддерживало наши приятельские отношения – мы жаловались друг другу. У нас было много общего, общих несчастий. Нам было не с кем их обсудить. Он – для меня, а я – для него был единственным человеком, готовым выслушать, не переключаясь на проблемы потребления. Мне всегда было чертовски сложно поддерживать разговор с людьми, для которых важными и единственными темами для общения служило обсуждение достоинств и недостатков новых машин, мобильных телефонов, гордость по поводу удачно купленных часов (со скидкой!); в лучшем случае пространное описание вкуса красного вина из различных доменов или ресторанов и ночных клубов города.

Мы жаловались, ибо имели несчастье родиться с достаточным объёмом мозга, чтобы осознавать всю беспросветность собственного положения, чтобы знать, что жестокие и сильные люди, стоящие выше нас, никогда не позволят ситуации измениться. И никакие шмотки не могли затмить этого сознания. Не страшно быть рабом, страшно знать, что ты раб.

– Жизнь – дерьмо, а потом – ты умираешь, – ответил я Алексу цитатой.

– Я знаю, чувак. – Он выпустил струю дыма и отвернулся. Мне начинало казаться, что он боится продолжать думать в этом направлении. Отказывается, чтобы существование не стало невыносимым.

Я откинулся на спинку стула и оглянулся – ресторан был почти полон. На лицах большинства людей читалась удовлетворённость собой и миром. Что есть у них, чего у нас нет? Они поняли нечто, что нам недоступно? Любовь?

– Иллюзия.

– Что? – Кажется, свой предыдущий вопрос я произнёс вслух и получил неожиданный ответ от Алекса.

– У них у всех есть иллюзия. Посмотри на них, они не богаты, они такие же никто, как ты или я. Но у кого-то из них есть иллюзия любви. У кого-то – благополучия. У кого-то иллюзия существования бога, бессмертия. Если хочешь быть счастливым – заведи себе иллюзию.

Я сидел, не в силах сказать ни слова, настолько сказанное резонировало с тем, что я почувствовал утром.

Чертя в голове маршрут домой, я выбрал дорогу, шедшую по краю набережной. Зябко. Туман висел в воздухе плотной серой тканью, которая растворяла звуки, залезала в ноздри и горло, делала дыхание глухим и тяжёлым. Ты словно плывёшь под водой или идёшь по дну. Синие огни моста вонзались в тело тумана, но он был сильнее. Весь город походил на космическую базу из фантастического фильма про пришельцев. Поддавшись чарам, я остановился и, глядя на мост, ощущая под пальцами ледяной холод стальной изгороди, задумался.

Мы несчастны, потому мы мужчины, которым больше не нужно охотиться на большого зверя и защищать свою семью от саблезубой кошки. У нашего существования нет смысла. Мы не выполняем программу, заложенную природой. Кто-то из нас спасён, на время или на всю жизнь, веря в иллюзию, созданную самим собой или кем-то. Кто-то лишён дара веры в иллюзии.

Неделя прошла. Работа приносила усталость, но не избавление, как я наивно надеялся.