На пороге чудес

— Но у нас нет даже намека на стерильные условия. Шанс, что она умрет от послеоперационного сепсиса, настолько велик, что нужно попытаться перевернуть плод. У меня нет сиделки, которая мне станет помогать в ходе операции, нет анестезиолога…

— Вы думаете, мы держим тут анестезиолога?

— Что у вас есть? — Марина стянула перчатку и пошарила в сумке.

— Кетамин. И не разбрасывайте перчатки. Это вам не «Джон Хопкинс».

— Кетамин? Вы собираетесь отправить ее на дискотеку? Кто сейчас применяет кетамин?

— Тут это новинка, доктор Сингх. Берите то, что есть. Я была рада, что достала хоть это.

— Я попробую перевернуть ребенка, — заявила Марина.

— Нет, и не думайте, — отрезала доктор Свенсон. — Хватит с меня того, что я лезла по этой проклятой лестнице. Я буду признательна, если вы не вынудите меня вставать на колени. Даже если не брать в расчет мой ишиас, у меня отекли руки.

Она покрутила перед Мариной кистями рук. Пальцы распухли, кожа на них натянулась. Десять маленьких сосисок.

— Господи, давно это у вас? — Марина непроизвольно потянулась к рукам профессора, и доктор Свенсон резко их отдернула.

— Мне трудно держать скальпель. Трудно держать даже карандаш. Как я сказала, либо вы делаете кесарево, либо я. Вот весь выбор.

— Какое у вас давление? — спросила Марина.

— Сейчас не я ваша пациентка, — проворчала доктор Свенсон. — Лучше направьте все ваше внимание на ту, что перед вами.

Мужчина в серой футболке смотрел то на доктора Свенсон, то на доктора Сингх, держа за руку жену.

Их споры тревожили его.

Но они не тревожили роженицу — она облегченно закрыла глаза на две минуты, которые были у нее между схватками.

Если бы кто-нибудь спросил у Марины, чье мнение по поводу кесарева для нее важнее — бывшей главы отделения акушерства и гинекологии в госпитале Джона Хопкинса, которая даже не дотрагивалась до роженицы, или изгоя из этой же профессии, которая прикоснулась к пациентке впервые за тринадцать лет, — она назвала бы первую. Но все же, будучи второй, она была уверена в своей правоте, хотя в равной степени была уверена и в том, что не станет препятствовать своей наставнице, если та сама возьмется оперировать.

Так что у нее оставался выбор.

— Скажите, как применять кетамин.

Набрав кетамин в шприц, она ввела иглу в вену и приклеила шприц липкой лентой к внутренней поверхности руки, чтобы по мере надобности добавлять препарат.

Стоны прекратились.

Марина обмыла и обтерла живот роженицы, выпрямила ее ноги, натянула чистые перчатки и показала своей помощнице, как натягивать кожу. Теперь та притихла и старалась изо всех сил, когда Марина провела скальпелем по коже.

Внезапно ей пришло в голову, что это не первая ее хирургическая операция за последнее время. Меньше недели назад она разрезала змею.

Из разреза выступил подкожный жир; на нем были яркие капельки крови.

Разрез был сделан в полной тишине, если не считать слабого вздоха мужа. Внезапно он привлек всеобщее внимание. Даже старик выбрался из гамака и подвел поближе двух малышей. Мужчина с ножом, женщины тянули шеи и толкали друг друга, чтобы лучше видеть происходящее. В спину Марины уткнулись чьи-то колени.

— Мне это не помогает, — проворчала она.

Ее сиделка уверенно держала руки по обе стороны от разреза. Она что-то рявкнула, и зрители попятились.

— Сейчас смотрим, где фасция, — сказала доктор Свенсон. — Я не захватила очки. Вы видите ее под жиром?

— Вижу, — Марина взяла руки помощницы и вложила в них по рожку. Погрузила рожки в разрез и показала женщине, как их держать.

Дальше была матка.

Несмотря на бурлящий приток адреналина, она узнавала все — кишечник и мочевой пузырь.

Почему это было так удивительно? Ведь она отказалась от профессии, но не от знаний. Слепнущая от пота, она повернула лицо к доктору Свенсон. Та подняла с пола рубашку и обтерла Марину. Потом наклонилась и промокнула лицо сиделки — та изо всех сил старалась держать рожки.

— Так, теперь отодвиньте мочевой пузырь, — командовала доктор Свенсон. — Осторожнее, не проколите его. Вы его видите?

— Да.

Просто чудо, что она хоть что-то видела без прямого света!

Она аккуратно надрезала матку, обходя все, что нельзя резать, и в брюшную полость хлынула кровь. Смешавшись с амниотической жидкостью, кровь образовала темный, бушующий океан. Этот горячий океан хлынул на пол и лужей растекся под доктором и ее пациенткой.

— Черт побери, как мне справиться с кровью без откачивания?!

— В сумке лежит груша, — сообщила доктор Свенсон.

— Мне нужна еще пара рук.

— Их нет. Обходитесь так.

Марина схватила грушу, та выскользнула из окровавленной перчатки и запрыгала, как мячик, по полу, где ее и поймал пятилетний мальчик.

— Господи! — воскликнула Марина. — Пусть хотя бы ее помоют.

Доктор Свенсон приказала жестами помыть грушу с мылом в ведре. Марина набрала пол-литра крови и выдавила ее на пол. Сделала так несколько раз. И вот, под многими слоями, увидела ребенка. Он лежал лицом вниз, ножками к голове, а его попка прочно застряла в тазе роженицы.

Марина попробовала высвободить его, но не получилось.

— Поднимите ягодицы, — сказала доктор Свенсон.