На пороге надежды (сборник)

В сущности, Шмель был убежден, что каким бы основательным образование ни было, оно не способно заменить драгоценного опыта, приобретенного им в течение всех этих лет. То, что он случайно узнавал от практикантов или молодых коллег - о тестовых методах, социограммах, психологии, групповой динамике и подобной белиберде, - на его взгляд, лишь неоправданно усложняло работу. Он уже давно состряпал законы воспитания по собственному рецепту - они были ясны, лаконичны, доходчивы и не нуждались ни в какой ученой обертке. Эти тезисы он вдалбливал и практикантам, которых ему навязывали последние несколько лет. Практиканты внимательно их выслушивали, а после лишь улыбались про себя.

- Воспитывать, - вещал он, - означает развивать все хорошее, что есть в этих негодниках, и подавлять все дурное. В тех, кто попадает к нам в руки, мало что можно развивать, зато многое приходится подавлять. В этом вы сами убедитесь, когда поработаете с мое. Никаких особых вспомогательных средств нам не требуется. Достаточно и двух-трех заповедей из десяти: не воровать, не лгать, не предаваться блуду. Чтить отца с матерью - этого во многих случаях и требовать нельзя. Прибавьте сюда еще несколько правил, которых открытием не назовешь. Им в обед сто лет. Важно лишь суметь их как следует закрепить. Большинство этих правил можно почерпнуть в старинных мудрых изречениях. Их-то и следует вбивать парням в голову. Не текст, конечно, - он до них не дойдет, а смысл.

После чего он оглашал те немногие изречения, по которым воспитывал сам:

«Хочешь, кирпичик, быть встроенным в дом - тогда потерпи, пока тебя бьем».

«Годы ученья - годы почтенья».

«Послушание - высшая добродетель».

«Когда каждая вещь на месте, меньше работы и больше чести».

«Не делай другому того, чего не желал для себя самого».

Этим багажом он обходился уже двадцать с лишним лет своей деятельности, и в целом совсем неплохо, как он полагал.

И все подростки знали назубок: от Шмеля можно освободиться, только если держишь язык за зубами, слушаешься, содержишь свой шкафчик в порядке, стелешь постель по линеечке, никогда не опаздываешь, чистишь до блеска обувь, моешься под душем голышом, носишь короткую прическу с аккуратным пробором, содержишь ногти в чистоте, ставишь на место стулья в общей комнате, а когда дежуришь по столу, никогда не говоришь «хм», зато всегда - «ясно», никогда не противоречишь и прежде всего не даешь и в малейшей степени почувствовать, что имеешь хоть какое-то представление о разнице между девочкой и мальчиком.

Так все просто. Надо было лишь знать это и соответственно всегда принимать в расчет.

Около чашки Йогена стояла горящая свеча, у всех на тарелках лежало по два куска кекса. Ребята стояли позади стульев и пели: «Много счастья в день рожденья, много счастья в день рожденья…» Получалось очень слаженно, только в одном месте все сбились, потому что одни пели «дорогой Йойо», другие «дорогой Йоген», а кое-кто вместе с господином Шаумелем затянул «дорогой Боксер».

Потом господин Шаумель произнес свою поздравительную речь, которую один Йоген слушал внимательно. Все остальные давным-давно выучили ее наизусть, ведь дни рождения в группе праздновали по пятнадцать раз в году, а то и чаще: ребята постоянно приходили и уходили.

А напоследок, после всех весьма теплых и сердечных слов, господин Шаумель сказал:

- Отныне, Боксер, не забывай одного: начиная с четырнадцати лет ты лицо уголовно наказуемое и, если теперь что-нибудь натворишь, ты уже не отделаешься так легко, а предстанешь перед судом.

Странное поздравление.

Вообще- то маме сегодня было разрешено впервые навестить его. В день рождения это дозволялось. Но от нее еще вчера пришла открытка с красивым букетом: «Дорогой мой мальчик, в твой день рождения желаю тебе всего хорошего. Я так хотела бы навестить тебя, но у нас очень напряженное время, и мне крайне сложно именно сейчас вырваться на целый день. Пока же я посылаю тебе чудесную посылку, а в следующий родительский день приеду обязательно. С любовью, твоя мама». Поперек открытки, с краю, было приписано: «Сердечные приветы от господина Меллера». Но в них Йоген не верил.

Посылки он еще не получил, и от Акселя не пришло ни строчки, хотя Йоген писал ему за это время трижды. Но Аксель не отвечал.

Когда все расселись и начали завтракать, Свен достал из нагрудного кармана маленький плоский сверток, завернутый в папиросную бумагу, и положил его Йогену на тарелку:

- Тебе, Йоген, на день рождения!

Шесть фломастеров в пластмассовом футлярчике: красный, синий, зеленый, желтый, коричневый и черный.

- Большое спасибо, Свен. Не стоило этого делать. Ведь последние две недели ты почти не получал карманных денег. Но я ужасно рад, правда!

Лицо Свена озарилось улыбкой.