На пороге надежды (сборник)

Разговор с Кноке постепенно забывается. Воспоминания о нем бледнеют и сменяются ожиданием предстоящих каникул. Кноке вселил в нее надежду: после каникул еще многое можно исправить. Сегодня она впервые видела, как Кноке улыбнулся. Она скрывает от матери, что в последнее время каждый раз уходит из магазина страшно усталая. Вот и сегодня тоже. Чувство, что она может не выдержать - и все ее засмеют, заставляет ее стиснуть зубы. Хорошо, что впереди каникулы.

Каникулы вместе с Гордоном!

Волны, набегающие на пляж.

Чайки, парящие над морем.

…Карин теперь понимает, какими разбитыми приходят домой люди, проработавшие целый день. Как тяжело должно быть тем, кто работает в шахте или у доменной печи.

Карин рада предстоящим каникулам. Люнебург находится недалеко от дачи дяди Родриана. Если Гордон будет ее навещать, как он обещал вчера в кафе-мороженом, то они будут время от времени вместе ездить в город. Когда живешь в одиночестве, разнообразие необходимо.

Дискотек там хватает.

Она как- то была с папой в одной из них. Он всегда умел веселиться. Как там парни на них смотрели, когда они появились вместе! Для них такое, было в диковинку. Потом уже никто ничего не говорил. Папа танцевал как безумный. Он танцевал так, словно это он придумал танцы.

Должно быть, вот так он танцевал раньше с мамой, когда у них все начиналось.

Во всяком случае, с отцом было ужасно весело. А потом он спросил: «Разрешите проводить юную леди домой?»

У парней в дискотеке чуть глаза не вылезли из орбит, когда отец вышел с ней под ручку.

Карин сворачивает с главной улицы и направляется к универмагу. Ей нужно купить себе еще кое-какие мелочи. У входа в магазин кто-то хлопает ее по плечу. Карин оборачивается и видит рыжую дочь Кноке.

- Привет, - говорит та.

- Привет, - удивленно отвечает Карин.

Раньше они никогда не здоровались друг с другом.

- Хочешь я угощу тебя мороженым? - говорит Кноке-младшая.

Гудрун Паузеванг

НЕ ТАКАЯ

Мы с первого класса вместе учились, хотя она почти на год меня моложе. Она жила через дом от нас. Когда были маленькие, часто играли вместе, а потом не стали, - ребята ведь не играют с девчонками. В классном журнале она была записана как Барбара Моленбахер, но все ее звали Бербель. Маленькая такая, худенькая и во все совала свой нос. Отметки у нее были куда лучше моих - в школе-то ведь я не старался. Если б я выкладывался, как Бербель, наверняка бы ее переплюнул. Да только к чему?

Вот про эту-то Бербель я сейчас и расскажу.

«Чудная она, - говорили все в нашем классе. - Какая-то не такая!» Да я и сам еще совсем недавно не знал, что мне о ней думать. Иногда она мне казалась ну просто мировой девчонкой, а другой раз - прямо взбесишься, глядя на ее выходки. А меня ведь, как говорят все ребята, не так-то легко довести.

В младших классах Бербель не так уж отличалась от других девчонок. Любопытная, смешливая, болтушка. Что еще о ней скажешь? Ах, да, она темноты боялась. Одну зиму мы с ней оба ходили в хоровой кружок: и у нее и у меня голос оказался хороший. Когда домой шли, было уже темно. Она меня просила, чтобы мы вместе возвращались. А я отказался: вдруг ребята нас с ней увидят! Мне тогда было тринадцать. Так она что придумала: шла за мной, отставая шага на три; я остановлюсь - и она остановится. Вот я бесился!

Смех! Темнота ее пугала, а что про нее люди скажут - это ее не страшило.

Лет с четырнадцати она вдруг стала меняться и оказалась белой вороной среди других девчонок. А ей хоть бы хны. Если что у нее не получится, как задумает, ей ничего не стоит в этом признаться. Лично мне это всегда давалось с трудом. Я вообще был нормальный, такой же, как все в нашем Оберкратценбахе. Не такой бешеный, как эта Бербель. Не такой беспокойный - вот оно, правильное слово! Да, Бербель словно везде распространяла беспокойство: в школе, в семье, во всем нашем Оберкратценбахе.

В четырнадцать лет она начала задавать вопросы учителям. Без конца все выспрашивала. До того доходило, что учитель и ответить не мог на ее вопрос. Спрашивала, для чего вообще нужны войны - ведь деньги-то эти можно было бы не на оружие тратить, а на что-нибудь хорошее, для всех нужное. Или вот зачем, например, в поезде есть вагоны первого класса, а есть второго и третьего. А в больнице палаты первого и второго класса. Или почему водку и сигареты не запретят продавать, если они такие вредные. Или вот как же это могло так случиться, что Гитлер всех держал в своей власти и все - вся нация, весь народ - были словно кролики перед удавом. Она даже учителя закона божьего спросила: неужели он всерьез верит, что есть бог?

Все эти вопросы, конечно, и нам не раз приходили в голову. Только никто и не думал обращаться с ними к учителям. Но самое невероятное было то, что она спросила про бога. С богом лучше не связываться, раз уж больше не веришь в этого старца с бородой. Все равно ничего путного не получится.