На пороге новой мировоззренческой парадигмы

На заре своего научного существования эволюционно-историческая парадигма, с её главной идеей поступательного усложнения мира, вполне чётко осознавалась как условная конструкция – как гипотетическое допущение, которому оказали доверие авансом, в надежде, что в дальнейшем факты подтвердят его правильность. Факты, однако, разочаровали, поскольку чисто условные категории «простого» и «сложного» в принципе непригодны для выстраивания на их основе действительно научной картины мира. Эмпирический подход к изучению окружающей нас реальности неизменно убеждает в том, что «нет ничего сложного и ничего простого, равно как всё сложно и всё просто. Камень прост, если надо поднять его и кинуть, и сложен, если мы хотим постичь его кристаллическую структуру» (В. Л. Леви. Охота за мыслью). «Человек как причинно-следственная система бесконечно сложен для психолога и как дважды два (в обычной логике) прост для бюрократа, смотрящего на посетителя сквозь уменьшительное стекло. Микроскописты знают, что такое “разрешающая способность” прибора. Под лупой пылинка. Дать увеличение посильнее, и вот уже оказывается, что это живой организм, какая-то инфузория. Ещё сильнее - и это безмерно огромный агрегат органических молекул…» (там же). То есть впечатление сложности и простоты напрямую зависит от разрешающей способности ума, принимаемой за достаточную.

Тем не менее выбираться из натоптанной колеи ментальных штампов «усложненческой» парадигмы никто до сих пор не собирается: про аванс забыли, гипотетическое допущение обрело незаметно имидж и статус глобально-интегральной Аксиомы (абиогенез – биологическая эволюция – антропо- и культурогенез – социально-технологический прогресс»), и в результате вся последующая научная мысль оказалась, бессознательно для самой себя, вынужденной заниматься бесплодным совмещением умозрительной теоретической схемы с противоречащими ей фактами.

В. И. Вернадский в 30-х годах так описывал эту ситуацию: «Психозы сейчас ярко проявляются. Часть диаматов и диалектиков, по-видимому, психически больны. Мне часто рисуется: русские учёные должны работать, неся груз невежественных и больных диаматов.., мешающих, сколько возможно, научной работе» (В. И. Вернадский. Дневники. 1926—1934. М. 2001). А сегодня мы пожинаем плоды этой ситуации, и в первую очередь - в сфере общественных наук.

Вот исповедь одного из наиболее ярких и самобытных специалистов по древней русской истории:

«Профессия историка не принадлежит к числу престижных и даже просто уважаемых. Археолог - ещё куда ни шло. Он может что-то неожиданное выкопать. А историк… Кто виноват в плохих учебниках? Историки. Кто повинен в плохом преподавании истории? Тем более они же. Кто насаждает всевозможные культы? Опять историки. Не за что их уважать. Ну а знания о прошлом - тут любитель может и поспорить с профессионалом. Почти наверняка он знает нечто такое, что профессионалу неизвестно. А что же профессионалы? Обижаются. Требуют обуздания любителя. Только не всегда могут убедить его в своём превосходстве. И не потому, что невежество всегда воинственно. Обычный аргумент: а работал ли ты в архиве? - любителя не сразит. Каждый может, если понадобится, засесть на месяцы, а то и на годы, в архиве, и никаких институтов для этого не потребуется. Более того. Многие проводят в архиве всю свою сознательную жизнь (это их работа) и ничего не дают как историки. Очевидно, и сумма знаний, и привязанность к архивным фондам - это только количественный показатель. Качественное же отличие проявляется лишь в методе. А в этой сфере у историков такой разнобой, что любитель вправе бросить упрёк: разберитесь сначала сами» (Аполлон Кузьмин. К какому храму ищем мы дорогу?).