На пороге великих тайн

Мы начали подъем рано утром, воспользовавшись заброшенной тропой, по которой когда-то возили нашатырь[34] с вершины Горящей горы. Мы — это наш геологический отряд: мой помощник Кирилл Ильин — студент из Ленинграда, проводник — почтенный седобородый Хасан Давлят и я сам.

Кирилла больше всего интересуют кеклики[35]. За плечами у него старая двустволка. Он то забегает вперед, то отстает, щурит глаза и подергивает облупленным носом, что должно выражать напряженное охотничье внимание. Хасан нетороплив, скуп на слова. Он подоткнул под пояс полы коричневого стеганого халата, заложил за спину большие узловатые руки и, опустив голову, медленно поднимается по крутой, едва различимой тропе. За спиной у него рюкзак, к которому привязан ярко начищенный медный чайник. Зачем он взял с собой чайник, не знаю, но я так привык во всем полагаться на него, что считаю вопросы излишними.

Сзади раздается выстрел: Кирилл начал пугать кекликов. Хасан даже не оглядывается. Он знает заранее результат. Вскоре нас догоняет запыхавшийся Кирилл.

— Пух полетел, жуть, — объявляет он, тяжело дыша.

— А кеклики? — спрашиваю я не без ехидства.

На тропе начинают попадаться красные обломки горелых пород. Поднимаю один из них. Мелкозернистый, обожженный подземным пожаром песчаник напоминает кирпич.

— Огнеупор? — спрашивает Кирилл.

— Может быть, — отвечаю я, подумав. — Это придется проверить анализами.

— Если огнеупор, значит, здесь огромное месторождение, — уверенно заявляет Кирилл. — Вся гора сложена этой породой. Обожжена что надо! Послушайте, как звенит.

Он берет две плитки красного песчаника и ударяет одну о другую. Плитки звенят, как хорошая черепица.

Некоторое время поднимаемся молча. Далеко внизу остались развалины крепости и седая лента бешеной Фандарьи, через которую мы переправлялись на скрипучем деревянном пароме. Гул реки едва слышен.

Кирилл оставил кекликов в покое. Он плетется позади меня, сопит, сосредоточенно думает о чем-то.

— Интересно, отчего мог загореться уголь? — спрашивает он вдруг.

Разговаривать во время подъема трудно. Возможно короче отвечаю, что подземные угольные пожары возникают от разных причин.

Уголь может воспламениться от сильного удара молнии, от тепла, которое выделяется в ходе природных химических реакций. Иногда угольные пласты поджигает расплавленная лава, ищущая выход на поверхность земли. Однако чаще всего уголь загорается во время резких движений земной коры. От этих движений в толщах горных пород образуются глубокие трещины. При землетрясениях целые участки земной коры вздымаются и оседают по трещинам разломов. В зонах разломов развивается огромное трение, повышается температура горных пород. Если такие разломы пересекут угольные пласты и по трещинам начнет поступать воздух, уголь легко может загореться.

— Думаю, что именно эта последняя причина и вызвала пожар Кан-Тага, — заключаю я свою краткую лекцию.

— А где здесь были разломы? — не унимается Кирилл.

У меня уже не хватает дыхания. Показываю на скалистый гребень, круто спускающийся с вершины Кан-Тага к югу. На гребне хорошо видны причудливо смятые и задранные слои желто-серых пород. Похожие на кирпич песчаники и сланцы, на которых мы стоим, исчезают под этими породами.

— Там разлом, — говорю я Кириллу. — Желтые слои на гребне — это древние палеозойские[36] известняки. Они надвинуты на молодые угленосные отложения.

— Значит, уголь загорелся во время надвигания известняков, — решает Кирилл. — А когда это произошло?

— Разлом молодой… Конечно, с геологической точки зрения. Во всяком случае пожар продолжается уже несколько тысячелетий. Вероятно, он начался задолго до появления человека в горах Тянь-Шаня. Без сомнения, здесь выгорели многие миллионы тонн каменного угля…

— Начальник, дальше пойдем, — строго говорит Хасан. — Ночевать на Кан-Таге яман.

Мы карабкаемся дальше вслед за неутомимым Хасаном.

Несколько часов нелегкого пути по бесконечным зеленым склонам и звонким красным осыпям — и наша маленькая группа близка к цели похода.

Останавливаемся передохнуть на небольшой площадке у подножия скалистого гребня Кан-Тага. Высота около трех километров над уровнем моря. До вершины осталось не более сотни метров. Внизу, как на карте, долина Фандарьи. В тени обрывов тонкой нитью вьется река. На юге в оторочке тяжелых мохнатых облаков зубцы Гиссарского хребта. На западе, за глубокой трещиной Фандарьинского каньона, среди желто-серых скалистых гребней и снеговых вершин Зеравшанского хребта поднимаются строгие, словно обточенные ювелиром, пики — Чимтарга и Ганза.

Мы с Кириллом по очереди рассматриваем горы и расселину каньона в большой бинокль.

— Ну и крутизна, — шепчет Кирилл. — Отсюда кажется — не пройдешь. А там, внизу, дорога, машины ездят. До постройки автодороги каньон был, конечно, непроходим. Зачем же построили крепость у входа в него?

— Вдоль каньона издавна существовала вьючная трона, — говорю я Кириллу. — Только не по дну, а в обрывах — подвесная. Слышал про овринги?

Кирилл молча кивает.