На пороге великих тайн

Наконец, лет двенадцать назад, кажется, в 1925 году, итальянец Томбози как будто видел даже живого йети в Центральных Гималаях, у подножия пика Каб-ру. Йети прошел по снегу метрах в трехстах от притаившегося путешественника и исчез среди хаоса морен. Томбози писал, что йети похож на человека, покрыт темной шерстью и быстро двигается на двух ногах…

Сергей Иванович замолчал, что-то припоминая. Мы сидели на открытой веранде, повисшей над зеленоватым пенистым Гунтом. Прямо перед нами круто уходили вверх ребристые серые скалы Шах-Дарьинского хребта. Вдали, на противоположной, афганской стороне Пянджа, поднимались в темно-синее небо острые, покрытые снегом пики.

— Центральная Азия, Гималаи, Гиндукуш и даже Памир почти не изучены, — продолжал Клунников. — Исследователи встретят здесь тысячи загадок и неожиданностей…

— Но йети, — перебил я, — если они действительно существуют, кто они?

— Таджики считают их сродни шайтану. Отсюда панический страх и легенды, рассказы о том:, что йети могут околдовать человека, свести с ума, превратить в змею, в жука, в камень или, что, по-видимому, гораздо проще, сожрать.

— А вы что думаете, Сергей Иванович?

— Я думаю, что йети — потомки древнечетвертичных обезьян. То самое исчезнувшее звено, которое должно связывать древних человекообразных обезьян и людей. Родственник, более близкий нам с вами, чем горилла и шимпанзе. Какая-то ветвь древнечетвертичных обезьян могла акклиматизироваться в суровых условиях высокогорья и существует по сей день. Они, вероятно, умны, сильны и осторожны. В этом источник легенд и в этом причина, что мы о них почти ничего не знаем.

— И вы утверждаете, что на Памире… — начал я.

— Я ничего не утверждаю, — махнул рукой Клунников. — Я слышал лишь рассказы о них. Вы знаете больше. Может быть, вы слышали их голоса. Если даже йети, или, как их называют таджики, голуб-яваны, и сохранились, то здесь, на Памире, они стали большой редкостью. Хотите познакомиться с ними ближе, поезжайте в Гималаи.

Прошло несколько лет. В Гималаи я не поехал, но перед самой войной снова попал на Памир. В конце лета с группой носильщиков мне пришлось переваливать через Ванчский хребет. Мы переночевали у подножия крутого скалистого склона — единственного пути к перевалу Гудживас. Рано утром начали подъем.

Связавшись веревками, мы с трудом карабкались по узким карнизам, крутым оползающим осыпям, обледеневшим снежникам. Лишь в полдень, измученные и задыхающиеся, достигли широкой седловины. Носильщики побросали груз и повалились в снег.

С юга, от синеющих вдали ледяных гребней Язгулемского хребта, дул пронизывающий ветер. Он свистел в черных, запорошенных снегом скалах и швырял в лицо острую ледяную пыль.

Я взглянул на анероид. Стрелка показывала пять тысяч метров. Ряды снеговых хребтов громоздились на севере и на юге.

Внизу перед нами чернел глубокий провал Язгулемской долины. Туда вел наш путь. Я крикнул проводнику, что пора двигаться дальше. В разреженном воздухе голос прозвучал, как далекое эхо. Рабочие нехотя начали подниматься.

Вдруг послышался крик. Несколько человек рассматривали что-то на снегу. Остальные поспешно окружили их. Когда я подошел, они молча расступились. На голубоватой поверхности свежевыпавшего снега были видны отчетливые следы босых ног. Следы вели из долины Язгулема на северный склон хребта и исчезали в скалах, откуда вихрь уже успел сдуть снег.

— Голуб-яван проходил здесь утром, начальник, — тихо сказал проводник. — Он смотрел, как мы шли на перевал. Заряди револьвер, если он не заряжен…

Никогда еще носильщики так не торопились покинуть место привала. Груз был расхватан с молниеносной быстротой, без обычных споров и пререканий. Через несколько минут длинная цепочка таджиков бегом спускалась по заснеженному склону.

Возле меня остался только тревожно озирающийся проводник. Он с нетерпением ожидал, когда я закончу осмотр таинственных следов. Я израсходовал пленку фотоаппарата еще на подъеме к перевалу и поэтому теперь не мог сфотографировать следы. Коченеющими пальцами сделал набросок в полевом дневнике. Длина следа была около тридцати сантиметров, ширина — пятнадцать. Были отчетливо видны отпечатки пяти пальцев. След большого пальца был значительно крупнее остальных и оттопырен в сторону.

Значит, Клунников был прав? Значит, снежный человек существует не только в воображении жителей гор? Значит, несколько лет назад мы слышали голоса снежных людей?

Я поднялся с колен и внимательно оглядел скалы водораздельного гребня. Может, за одним из этих выступов прячется сейчас странное волосатое существо, уже не обезьяна и еще не человек, таинственный и свирепый обитатель ледяных вершин.

Проводник потянул меня за рукав. Носильщики уже спустились к краю ледника и, сбившись в кучу, поджидали нас.

— А может, медведь? — сказал я, кивнув на следы.

Проводник отрицательно покачал головой.

В верховьях Язгулема потемнело. Пухлые белые облака тяжело переваливались через ледяные гребни и быстро заполняли долину. Надо было торопиться.

Мы поспешно спустились к краю ледника.