На повороте. Рассказы и очерки из советской жизни

Беспорядочно, громко гудят выстрелы, револьверные и ружейные. И пули, падая в воду, ее белопенят.

Чайки испуганные, тревожно-сердитые взлетают выше и дальше. Удивленные шумом ненужной стрельбы.

———

Пароход неподвижно стоит. Якорь брошен. Шлюпка спущена. Трое красных с матросами пароходными едут ловить беглеца.

«Ранен, ранен. Гляди, звон кровь показалась.»

Молоденький купчик, толстый, нескладный, смотрит в бинокль. Толпа мужиков тут же рядом смотрит, волнуется.

«Ишь сердечный. Сказывают Вольский. Наш.Из народной армии. Хороший парень,

«Эх бы коли убег. Было бы ладно.

«Спаси Господи. Сохрани его.» Шепчет баба, простая в темном платке, не то богомолка, не то из раскольниц.

———

«Снова ранен. Видно, что в голову. Тяжело, поди, ему плыть. Много крови вышло.» Купчик волнуется.

«Пойман. Неужто?

«Ишь, бедняга, — бормочет старый мужик в лаптях, с котомкой. Жалкой. Полупустой.

«Ну и дела, Боже Ты мой. Ну и жисть.»

———

У борта — женщина с тоскою за шлюпкой следит. И надежда, и страх. Рядом с нею — девчурка играет, попрежнему светло довольная. Чуждая боли взрослых людей. Для нее жизнь простая задача.

———

«Пойман. Ведут» Кончено. Женщина плачет.

Плачет молча и тихо... Счастью конец.

———

«Умер. Убит.»

Крестьяне толпою окружают вернувшихся красных. Расспрашивают. Куда пуля попала. Да как тело нагнали. Бабы охают, ахают.

«Ишь бедненький умер.» А старая баба, ветхая, в землю растущая, грозит кулаком в сторону красных: «Ишь нехристы.»

———

Тело втащили. Мокрое, розовато желтеющее от крови, из раны сочившейся. Глаза убитого полузакрыты. И шрам на лице, недавно живой, темно красневший, стал бледным и синим.

Тело внесли и бросили грубо к ногам плачущей женщины, любимой убитого. И забывшись от горя, она его теребила, звала, грела руки — целовала лицо. Тщетно стараясь в тело умершего влить жизни волну.

———

Солнце уставшее, сонное — готово уснуть. Уходя — золотит пароход своими лучами. Чайки, забыв о стрельбе, о шуме недавнем, досадном, снова кольцом изменчивым, серо белеющим, маячат над флагом.

Белокурая девочка — смеется, довольная. Тянет ручку к отцу и хочет играть с его бородой, золотистой от солнца и красной от крови...

НОЧЬЮ

Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
Выплывают расписные
Острогрудые челны.

———

Слова родной песни. Волжской. Столь обычной и частой в прежние годы. Столь редкой — в теперешние дни.

Слова — отчетливо понятные всем волжанам.

———

А на первом Стенька Разин,
Обнявшись — сидит с княжной...

———

Слушая Волжскую песнь — мечтаешь... и в мечтах хочешь простора. Речного. Водного. Ищешь леса, густого, дикого. Стремишься к степи, бесконечной, свободной. Мечты о свободе, мечты давнишние, русские.

———

Волга дремала. Тихая. Голубая от лунного света. Против Вольской Горы, по середине реки, черным пятном, редким и ясным, барка выделялась, и тенью неясною ее края мешали лунным лучам, их нелепой игре с речными волнами...

Привольными... Суетливо-мелкими.

———

Волга, Волга, мать родная.
Волга, матушка моя.

И до берега песня доносится глухо и смутно. Чем то далеким, нездешним кажется пение людям берега. Ибо чуются в нем вместо слов — слитые звуки. Вместо счастья и воли — тоска и тюрьма.

———

На палубе барки, большой, железом обитой, тихо и пусто. Только два часовых маячат взад и вперед. От борта до борта. Молча. Тоскливо.

———

Внизу в трюме — много людей. Спят. Полулежат. Пьют. Говорят громко и в раз; по одежде, по виду — крестьяне. В зипунах и в лаптях. Бородатые. Безбородые.

„Эх, ты Филька!“

...........“

Неистово размахивая руками, подпрыгивая и наклоняясь всем телом, управляет хором высокий крестьянин.Он в солдатской форме, молодой, веселый.

„Стой, братцы. Неладно песня идет. Больно грустно тянете.

Плясовую ребята. Посторонись, братцы.“

Расчищено место вокруг жаровни. Убрали зипуны и котомки. И поплясать русскую. Пристукивая, гикая, носились взад и вперед плясуны. И отблеск раскаленных углей чертил на грузных спинах их причудливые фигуры... куда-то несущиеся. Чего-то ищущие. В безумной пляске.

В углу, окруженный крестьянами сидит старик. Седой. Бедно одетый. Босой. И голосом монотонным, слегка нараспев, говорит о делах деревенских.