На пределе. Документальная повесть

Началось перевешивание продуктов. Скулкина все время путала счет, вмешивалась, сбивала нас с толку. С большим трудом взвесили все, сверили с раскладкой и нашли отклонения. Как всегда и на этот раз были занижены в котлах суповых нужные компоненты. Не доставало крупы, жиров. В одной из хозяйственных сумок, найденных на кухне, Холявин обнаружил в кульках газетных рис, перловку, порядочный шмат сала. Все повара и сама Скулкина, конечно же, решительно отказались признать себя владельцами сумки.

—      Это надо же! — возмущалась Скулкина. — Наверняка кто-то из вчерашних дежурных хотел унести, да не смог.

—      Дежурный не мог унести, — резко отверг я догадку Скулкиной. — Мы посылаем дежурить самых честных людей.

Наконец, после долгого отсутствия, пришла Раечка и нехотя подала ключи.

—      Можете проверять...

Не успели мы осмотреться в темной кладовке, как на кухне послышался начальственный голос Степаненко. Он, размахивая руками, отчитывал Скулкину:

—      Вам кто разрешил допускать ревизию? У них нет прав!

—      Я человек маленький, — изображая испуг, оправдывалась Скулкина. — Пришли, предъявили...

—      В ОРСе свой ревизор имеется. Мы сами все проверим, когда надо будет. А вас, — обратился он к нашей комиссии, — прошу освободить помещение.

—      Но-но, поосторожнее. Мы все же от завкома, от рабочих завода, — разозлился я. И скомандовал Холявину и Вервейко. — Ставьте мешки на весы, перевешивать будем.

—      Не будете! — загородил нам дорогу Степаненко.

—      Батюшки, что делается! — запричитала Скулкина. — Самовольничать-то никому не позволено, товарищи дорогие.

—      Будем! — отпихнул от дверей кладовки Степаненко Холявин.

Тот завизжал разъяренно, подбежал к входной двери, распахнул ее толчком ноги и крикнул:

—      Товарищ Волобуев!

Из темного тамбура ступил в кухню милиционер Волобуев, участковый нашего поселка. Он еще недавно возил кирпичи из печи обжига. Крепкий, высокого роста, с каменным, ничего не выражающим лицом и пустыми глазами, он подходил для такой должности по тем временам. Надев мундир, прицепив кобуру, Волобуев страшно заважничал. Он степенно прохаживался по поселку, начальственно посматривая на всех. И голос его стал хрипуче начальственен, и сакраментальную фразу «прошу не нарушать» произносил значительно так, с достоинством человека, обладающего большими правами. Вот и сейчас он приблизился к нам и произнес с оттенком угрозы:

—      Прошу не нарушать.

—      А чего мы нарушаем? — спросил Холявин, насмешливо смотря на своего вчерашнего работника, а ныне такого важного блюстителя закона.

—      Прошу покинуть столовую, — с угрозой жал Волобуев. За его спиной злорадно ухмылялся Степаненко. Мы, как побитые, вышли на улицу, сопровождаемые еле сдерживаемыми смешками кухонной обслуги. Спорить с милиционером было бесполезно, да и небезопасно. Уж мы это хорошо знали.

На улице, прежде чем разойтись, постояли немного. Тихо выругавшись, Холявин проговорил:

—      Откуда он, черт его побрал, узнал о нашей проверке?

—      Так Раечка же позвонила по телефону Степаненко. Вон его двуколка стоит у проходной. Мигом прикатил. — Тут одна банда. Эх, взял бы автомат, полоснул чертей, —пригрозил Варвейко.

—      Они тебя скорей полоснут... — заметил Холявин. — Но даю, ребята, слово, я все же когда-нибудь подловлю Скулкину! Как вор не ворует...

Весной усилилась работа по отсыпке железнодорожного полотна, идущего от городского железнодорожного узла к берегу Амура, где в дно реки уже забивали деревянные сваи будущего причала паромов. Решено было перевозить на правый берег с левого железнодорожные составы на мощных паромах. Такие корабли, способные взять на борт сразу железнодорожный состав, спешно строили на местной верфи. Дорогу Комсомольск — Совгавань предстояло сдать к июлю 1945 года...

Насыпь росла с невиданной скоростью, буквально на глазах, опоясывая наш завод. Мы надеялись (таков был уговор со строителями), что нам оставят проход под насыпью для доставки дров из затона. Но однажды Кондратенко позвал меня к себе в кабинет, я застал его как всегда одетого в пальто, в шапке, бочком восседающего возле стола. Он долго глядел на меня, словно прикидывал: стоит ли ошарашить очередной неласковой вестью и, решив что стоит, промолвил:

—      Эти прохвосты амурлаговцы отрезали нас от лесобиржи. Полностью отсыпали полотно. Що будемо робить?

—      Не знаю... — растерялся я.

—      Вот и я не знаю. Механик треста Акопов предлагает сквозь полотно протащить стальную трубу диаметром метра в полтора. Уже расчеты делает конструктор. Но надо получить добро от самого Петренко. Бери вот эту бумагу и валяй на поклон к Петренко.

—      А ты сам?

—Мне не разрешит. Невезучий я, — суеверно признался Кондратенко, — особенно когда мне нужно что-то позарез.

И, чуть улыбнувшись, добавил:

—      К тому ж ты водку с ним пил, с Петренко. Мне Бабушкин рассказывал.

—      Иди ты!.. — ругнул я товарища, но бумагу взял обреченно. Насчет везения и у меня не все ладно...