На пределе жизни

Всю первую неделю июня погода не позволяла нам высунуть нос из палатки. О следующем маршруте нечего было и думать. Туман, казалось, временами достигал консистенции киселя. Часто шел мокрый снег. 4 июня ненадолго поднялась пурга. В эти дни туманы и морозы вызывали на леднике быстрое осаждение изморози. С наветренной стороны на радиомачтах, ручках воткнутых в снег лопат и пешен за несколько часов нарастал рыхлый, напоминающий чешую слой толщиной в десять-пятнадцать сантиметров. Гигантские кристаллы изморози очень быстро заполняли следы на снегу и делали их незаметными. Это немало препятствовало походам: возвращаясь обратно, мы рисковали долго проблуждать в тумане в поисках палатки или вовсе не найти ее.

По-видимому, изморозь представляет один из важных источников питания нашего ледника — пополнения его снегового покрова, который постепенно превращался затем в фирн — полуснег-полулед и в конце концов в настоящий лед. В один из безнадежных по погоде дней мы вырыли и вырубили у палатки небольшой шурф. Оказалось, что на поверхности ледника лежит слой снега толщиной около метра; в нижних слоях он постепенно уплотняется и незаметно переходит в смерзшиеся, прозрачные кристаллики фирна. Толщина фирнового слоя около полуметра. Наконец, также постепенно, фирн сменяется толщей синеватого, плотного льда.

К концу дня 6 июня погода резко улучшилась, и полеты к нам возобновились. С очередной частью груза на помощь Дане прилетел второй геолог Дмитрий Александрович Вольнов, который рассчитывал побыть на острове также два-три дня. Даня давно «вышел из графика», и теперь оба геолога хотели скорее закончить работу и покинуть нас. Общими усилиями удалось, наконец, осуществить перебазирование основного лагеря к берегу моря. На куполе ледника осталась только часть оборудования, необходимая для гляциологических работ.

_{Трещина на леднике,}

_{полускрытая кристаллами изморози}

8 июня мы принимали очередной самолет. Он доставил, кроме порции груза, также метеоролога Германа. До сих пор Герман занимал высокий пост «полномочного директора и распорядителя» нашей перевалочной базы в Темпе и комплектовал очередные партии грузов. Он постоянно был в курсе наших островных дел и при первых намеках на улучшение погоды «взбадривал» и поторапливал летчиков. Метеоролог, видимо, пользовался в Темпе немалой популярностью. Как рассказывали геологи, обитатели палаточного городка называли Германа в шутку (то ли за небольшой рост, то ли за ревностное отношение к делу) «улахан-тойоном», что по-якутски значит «большой начальник». Попав на остров, Герман с видимым облегчением сложил с себя бремя административных обязанностей и спешно принялся за оборудование метеорологической площадки.

Никто не подозревал, что с этим самолетом работы по переброске нашего отряда на остров закончились.

Увы, так было на самом деле. Через несколько дней мы получили сообщение, что летать к нам стало невозможно. На основной базе оставались грузы с оборудованием, продовольствием, наш гляциолог Юрий Александрович (до сих пор его держали там многочисленные хозяйственные дела), неожиданно затягивался «кратковременный визит» наших геологов. Но делать нечего, нужно было начинать основные работы теми силами и оборудованием, которыми мы теперь располагали.

И у нас уже весна

Не только календарь, но и смена времен года в Арктике иные, чем в средних широтах. В конце мая, когда москвичи и ленинградцы томились и изнывали от жары, на острове Беннета стояли морозы и случались пурги. Однако и к нам пришла весна. Даже в туман солнце шлет сюда неимоверное количество света и все заметнее начинает пригревать. Его лучи, отражаемые иссиня-белым снегом, настолько ослепительны, что из палатки даже на несколько минут нельзя показаться без защитных темных очков. Это время певец и тонкий ценитель родной природы М. М. Пришвин удачно назвал «весной света».

Проводив последний самолет, мы занялись оборудованием нашего лагеря. Место для него избрали на высоком берегу реки, в центре долины, метрах в ста пятидесяти от морского побережья. Поставили все три стационарные каркасные палатки. В одной из них разместились Слава со своим радиохозяйством — теперь единственный посредник между нами и тем большим и далеким миром, который простирался за пределами острова Беннета, Вениамин Михайлович, ставший по совместительству гляциологом, и я. Впоследствии эта палатка стала самой людной, шумной и жаркой. С утра в ней собирались все находившиеся в это время на базе островитяне завтракали, обедали, ужинали. Тут же находилась наша кухня; под ее сводом обрабатывали коллекции и мы с Вениамином Михайловичем. Во второй палатке жили неразлучные, как сиамские близнецы, геологи и Герман. Кстати, когда выяснилось, что Даня и Дима (Дмитрий Александрович) застряли у нас на все лето, они быстро перестроились, нашли для себя полезную работу и, конечно, были с радостью приняты нами, «коренными островитянами», в небольшой коллектив.