На Пришибских высотах алая роса

– Не подстилка я и не сучка! Комсомолка я, и на войну пошла добровольно и за Родину жизнь готова отдать, но врать на человека не буду. Может быть, вы потом его, также, как и меня, истязать будете из-за моих слов…

Больше ничего сказать не успела. Следователь несколько раз стукнул ее головой об стол и отшвырнул. Она упала, как мешок с овощами, и тут же открылась дверь, в проеме которой показался палач. Ему и приказов особых не надо было. Он по звуку падающего тела понял, что теперь его очередь.

– Разрешаю до смерти замучить эту погань, комсомолку вшивую с хохляцким гонором, но признания получи, хоть на последнем вздохе. Выдай ей на всю катушку, падле этой!

И опять ее замертво втащили в камеру и бросили. Если бы хоть кто-то был с нею рядом, он не только бы облегчил ее состояние, но и удивился мужеству и стойкости этой девушки, которая снова рассердила гадов и довела до осатанения. Этот невидимый наблюдатель спросил бы, откуда в ней столько выдержки, столько силы, столько веры в свою правоту, которая так стиснула зубы, что через них не только стон ни прорвется, но и слово, подлое низкое слово лжи. Ведь от нее требовали не правды, а лжи.

Очнувшись, Тася не могла определить, что больше ее беспокоит: физическая боль или душевная. Она знала, что физическая боль пройдет со временем. Заживут раны, затянутся новой кожей, а вот душа останется с этой невыносимой болью.

Время шло, и она потихонечку стала отходить от побоев. Она вспоминала, как нестерпима была первая боль, а потом был просто ужас, ад кромешний, который она хотела, чтобы поскорее закончился. Помнит, что еще будучи в сознании, сцепила зубы так, чтобы сквозь них не проскочило ни звука. Так и очнулась, с крепко стиснутыми зубами, и ей стоило немалых усилий, чтобы расцепить их и пропустить хоть глоток воды. Ее так мучила жажда, но первые слова были не к себе, горемычной, а к маленькому:

«Ну, что, малыш, какой же ты мужественный у меня». И первые мысли были не о себе, а о том, не болит ли предательски живот. Но боль была поверхностной, а внутри, вроде бы, было все спокойно.

Только на третий день она смогла добраться до обеденной баланды и похлебать немного жижицы. Ела не для себя, для маленького. Самой есть не хотелось. Думала о том, что все методы унижения, направленные на то, чтобы сломать человека, у них продуманы были заранее. И не просто продуманы, а разработана целая система. Нет, нет, да и мелькала мысль об отмщении, хотя и понимала, что никому и никогда отомстить не сможет. Руки коротки, и не достанет она до своих мучителей. Думала о том, что жили люди в стране успевающей и много обещающей. И никогда не задумывались, кто ими правит, кто вершит их судьбами и чего на самом деле стоит эта власть. Жили и все, как слепые котята. Кричали ура, когда им подсказывали, ненавидели и проклинали тех, кого от них требовали, кто не был согласен с ними. И тогда она верила, что эти люди были врагами, а теперь понимала, что они раньше ее столкнулись с выворотной стороной власти, поэтому и не соглашались. А она верила, верила всем, кто руководил и кто стоял выше. Была такой активной, что во всех президиумах сидела, на съезды делегаткой посылали. Верила в дело, которому служила на совесть, смерть готова была принять за идею, и не она одна. Так их воспитали. А теперь надорвали эту веру. Она вспоминала пыточную камеру с лампами, свет которых был так жгуч, словно в глаза горсть перца бросали. А они ее еще «солнечной» называют. Над людьми издеваются, над природой кощунствуют.

Пришло и ей время столкнуться с этой выворотной стороной и быть причисленной к врагам народа. И, как все просто и быстро! Без суда и следствия! И сколько же среди них тех, кто злоупотребляет народным доверием. Хотя бы, вот эти, зверюги окаянные! Разве они люди? Они собаки бешенные! Попробуй, встань против них – раздавят, расплющат, в порошок сотрут, и управы на них не найдешь. Не моргнув глазом, расстреляют, задушат, опозорят всю родню до сотого колена.

«Мое имя им не понравилось! Вырваться бы на волю, найти того, кто выслушает, поймет. А где гарантия, что при исполнении не все такие. Может быть, они все этим вирусом привиты, чтобы нас не слушать. Во всяком случае, если на суд попаду, то все им расскажу. Но допустят ли они меня на суд? Они ведь тоже это понимают. Пришибут раньше, чтобы ссор из избы не выносила» Эти тяжелые думы не давали покоя.