На Пришибских высотах алая роса

Как только за ней закрылась дверь вагона, ее словно кипятком обдало. На нее тут же с гиком и свистом налетел хищным зверем ураган, разметал полы шинели, швырнул в глаза ледовую крупу. Нестерпимо запылали щеки, на глаза набежали слезы, перехватило дыхание. Она еще никогда в своей жизни не встречалась с такой страшной непогодой. С ног до головы ее окутало колючей обжигающей снежной крошкой, которую остервенело швырял студеный пронизывающий ветер. Ане не малых усилий стоило удержаться на ногах, и не стать игрушкой в руках растревоженной и разозленной стихии. Как же в такой круговерти, да еще и в темной ночи разыскать машину Матвея? Прикрыв лицо рукавичками, согнувшись в три погибели, проваливаясь по колени в снеговые сугробы, она преодолевала шаг за шагом. А вокруг гоготало, свистело, стонало, ревело, верещало, будто все ведьмы мира, лешие и другая нечистая сила, пыталась ей помешать встретиться с Матвеем. Эти несколько метров до его машины ей показались самыми трудными из всех фронтовых дорог. И, все-таки она добралась до нее, отыскала в снежных спиральных завихрениях бурана – сердце вывело, любящее сердце. Она постучала в стекло дверцы. По ту сторону стекла показалось счастливое его лицо, и дверца тут же распахнулась, впуская ее. Вместе с ней в кабину влетела, словно, нагнетаемая компрессором, снежная масса. Вышвырнуть ее назад оказалось невозможным. Стоило бы только открыть дверь, как яростный буран впрессовал бы в кабину еще столько же, если не больше. Ограничились тем, что стряхнули снег на пол. Но в следующее мгновение они уже забыли и о буране, и о нежелательном снеге, заброшенном в кабину и покрывающем белым налетом пол, сидение, рычаги, их шинели и даже щеки. На щеках он сразу же растаял, как только они стали целовать друг друга, наверстывая упущенное время. Шапка-ушанка упала, и Матвей обескуражено протянул:

– А где тво-я ко-са?

– Лежит под руинами Украины. Отрезала, как только на фронт призвали.

Он гладил короткие до пол-уха волосы и вспоминал ее толстую и длинную косу, почти до самых колен, цвета светлого меда. Ни у кого в селе не было такой косы. И то, что обладательница предмета зависти сельских девчонок, да и парней, его любимая и любит его, придавало ему важности. Ему завидовали, а сам он был преисполнен гордости – королем ходил. После купания в реке, она ее расплетала, чтобы скорее высохли волосы, и это шелковистое чудо, развеваемое порывами ветра, пеленало ее. Аня позволяла ему перебирать волосы, гладить, подносить к щекам и тереться о них, целовать. Он запустил пятерню в волосы и с сожалением вздохнул:

– Почти ничего не осталось. Такие короткие.

– После войны отращу, если живой вернусь.

– Вернись, Нюта, обязательно вернись. Я тоже буду стараться.

Ей пора было возвращаться в госпиталь, но буран не утихал. Наоборот, он еще больше разбушевался. А ближе к полночи так разъярился, такой достиг силы, что казалось, машина не способна устоять под его напором, и он вот-вот сдвинет ее с места, и погонит в снежную бездну. Ураган застилал мраком небо и землю, кружил тучи снега. О том, чтобы выйти из машины, даже речи не могло быть, а ведь ей надо было уже находиться в госпитале и заступать в смену. Она и направление не смогла бы определить в этом крошеве, бушующем со всех сторон. Сквозь щели в машину набивалась снежная пыль. Ее становилось с каждым часом все больше и больше. Они оба дрожали от холода. Мозг пронзала жуткая мысль: «Они замерзнут в этой машине, если останутся в ней. Им недолго придется мерзнуть на таком сильном холоде до полной потери чувствительности». Но выйти из нее тоже было не возможно. Вокруг бушевала разъяренная стихия. И, все-таки они попытались выйти из машины, но даже не смогли открыть дверцу – столько намело снега. Они оказались замурованными в кабине. Неужели судьба им послала встречу, чтобы вместе умереть? Умереть на войне не от вражеской пули или совершая геройский поступок, а просто замерзнуть в машине. И надо же было, чтобы осколок пробил бензобак, искорежил двигатель так, что его нельзя было включить и погреться. Оба думали об одном и том же, но не говорили друг другу об этом. Они смирились. Судьба. И вдруг Аня решилась:

– Матеша, мы не хотели до свадьбы… но, может быть, ее не будет… а мы так и не изведаем друг друга… иди ко мне, я хочу тебя. Я хочу, чтобы перед лицом этой стихии мы поклялись в верности и любви.

– А, если мы выживем, ты не будешь меня упрекать? Не пожалеешь?

– Нет. Я часто на войне думала об этом. Жалела, что тогда, когда провожала тебя на фронт не отдалась, а потом уже, на фронте… так хотела тебя встретить… и вот встретила…

– Я тоже об этом думал…