На Пришибских высотах алая роса

Вдруг, откуда ни возьмись, появился немецкий самолет. Убегать было поздно. Упали, где стояли. Пули ложились неровной цепочкой именно там, где лежали люди. Они поднимали фонтанчики снега, забрасывая его в лицо. Только он удалился, все ринулись в бомбоубежище, правильно предполагая, что он на этом не остановится, и пока он разворачивался, хотели спрятаться. Аня увидела толпу, направившуюся к бомбоубежищу, и поняла, что все в него не успеют войти. Она осталась в вагоне: будь, что будет. Рядом разорвалась бомба, и осколки застучали о стены вагона. Некоторые полетели в приоткрытую дверь. Почти перед самым ее носом просвистел кусок металла и чиркнул по горлу уже выздоравливающему раненому. В санпоезде он выполнял обязанности санитара. Осколок перерезал сонную артерию, и человека не стало за считанные секунды. Работнице кухни распахало бедро на двадцать сантиметров и контузило. В каждом вагоне были жертвы. Врачи и медсестры сбивались с ног, а еще не закончили погрузку раненых, подвезенных к этой станции. Аня думала о Матвее: «Уцелел ли он? Неужели судьба им подарила для встречи всего несколько минут?» Но отлучиться и разыскивать Матвея она не могла. Не отрываясь от носилок, переносила раненых вместе с санитаром. Врачи из соседних эшелонов спешили на помощь тем, кого накрыла бомба у самого входа в бомбоубежище. Крики, стоны, беготня, снег, обагренный кровью и разыгрывающаяся метель. Ей казалось, что все это происходит не с ней, а в жутком кино, в котором экран расположен вокруг. Все окружающее было не главным, второстепенным, побочным. Главным был тот ужас, который вселился в нее. Он сковывал мозг, ранил сердце, испытывал душу. И сквозь эти душераздирающие звуки войны пыталась пробиться радостная нотка: «Матвей здесь! Матвей здесь!» Но она не могла даже узнать, жив он или нет. Она выполняла свою святую обязанность, помогала тем, кто нуждался в ее помощи. Горели вагоны, что-то взрывалось. Между эшелонами на носилках несли пострадавших в сторону медпункта. Кто мог идти, шел сам, других вели под руки. На перрон, слегка припорошенный снегом, укладывали в ряд тех, кто уже не нуждался в помощи. Отовсюду раздавались стоны, крики отчаяния, плач и проклятия в адрес фашистов. Все с нервным содроганием ждали следующего налета, но постепенно поняли, что пока метель и ночь, стервятники не прилетят. Это давало возможность «зализать» раны, успокоиться.

Аня все-таки улучила момент и сбегала к тому месту, где стояла машина Матвея. Еще издалека она видела, что капот машины покорежен. Сердце так и ухнуло, но в следующее мгновение над капотом поднялась голова Матвея. «Цел!» И она бросилась к нему, обнимая и целуя.

– Ну, что ты! Что ты! Все в порядке, я как раз собирался тебя разыскать. Осколок повредил двигатель, и я не смогу уехать. Останусь здесь, пока не подвезут новый. Как все утихнет, приходи, я буду ждать тебя. Машину покидать я не имею права.

Только когда погрузили всех раненых, Аня смогла думать о том, что произошло. Перед глазами вставала одна картина за другой. Она никак не могла придти в себя после пережитого кошмара. И ничего изменить и предотвратить не возможно. Можно только то ли утешить себя, то ли оправдать происходящее словами «война есть война!» Передали по вагонам, что впереди разбиты рельсы, и эшелон будет стоять до тех пор, пока их не отремонтируют.

– А сколько времени понадобится на ремонт?

– Наверное, до утра.

Аня обрадовалась. Значит, она сможет отлучиться к Матвею. Пока она выполняла необходимую работу, за окном набирала силу метель. Она должна была подменить медсестру у постели тяжелораненого в двадцать три часа. У нее есть немного времени, и она решила сбегать к Матвею.