На Пришибских высотах алая роса

Но Люсю уже одолел сон, и она плохо слышала последние слова Вильгельма. А он расстроился. Он не мог понять и принять ее обвинения. Пусть поспит, отдохнет, свыкнется с новым положением, потом, может быть, мягче станет. Он присел возле Кати. Катя, понимая его переживания, ничего не стала спрашивать, а, тем более, советовать. Она была уверенна, что любящее сердце всегда простит. Ему только надо время, а время у них будет достаточно.

Вильгельм вспоминал Люсю довоенную. В этот день он уезжал в Германию, а она его провожала. На ней было летнее легкое светлое платье и изысканная коллекция в серебристо-жемчужных тонах. Ясно, что не серебро, а бижутерный сплав, не жемчуг, а всего-навсего стекло «под жемчуг», но смотрится! Воздушный узор из серебристых нитей и сияющие бусинки, словно парили в воздухе, обвивая в несколько рядов гибкую шею, создавая тонкий и женственный образ. Жемчужные капельки в ушах на изящных подвесках. Белые туфельки на тоненьком высоком каблучке. Это его Люся! Гибкая, воздушная, недосягаемая! Что же с ней сделала война?! И ведь по ее согласию, по ее доброй воле. Эти черты, которые проявились в ней теперь, просматривались и тогда. Она выгодно отличалась от окружающих гордой осанкой, красивым, четко очерченным, словно чеканным, профилем, хорошо поставленным голосом, умением достойно себя держать в любом обществе. Она не мыслила себя без коллектива, без единомышленников, преданная идеям до фанатизма и способная принести себя в жертву этим идеям. Вот и принесла… Ну, и кому нужна ее жертва? Что полезного она сделала? Взорвала пару поездов! Так это даже не капля в море – это бесконечно малая величина в масштабах войны… а она на кон свою жизнь поставила! Разве жизнь равна двум пущенным под откос составам?

– Она долго будет спать?

– До завтрашнего утра.

– Значит, вечер у меня свободен.

– И…, – Катя с любопытством посмотрела на Гелена. У них давно уже установились дружеские отношения, и она могла себе позволить это.

– И я пойду к тебе. Мы теперь будем на «ты».

– Зачем?

– Затем, что я хочу, чтобы думали, что ты моя любовница.

– Заче-е-м?

– Если ты разрешишь, конечно. Я хочу тебя попросить взять к себе на квартиру Люсю. Я к тебе буду приходить, а встречаться с Люсей.

– Фу-у! – выдохнула Катя, – напугал меня.

– А, что я такой страшный, что не могу быть любовником?

– Нет, ты не страшный и очень даже симпатичный, умный, но я люблю другого.

– А ты никогда мне не говорила об этом.

– А мы никогда и не заговаривали на эту тему.

– Он воюет?

– Воюет, и я не знаю, где.

– Так, я приду сегодня вечером? Часов в восемь?

– Приходи.

8.

Со временем свастика примелькалась, и Катя, нельзя сказать, что привыкла к ней, но старалась не замечать. Флаги висели повсюду: на всех административных зданиях, у входа в столовые, управы всех районов, лазареты. На красном полотнище белел круг, в котором, как черный зловещий паук, распростерся черный крест – коловорот. Катя убеждала себя, что не виноват символ в том, что немцы поместили его на флаг своей захватнической войны. Ведь именно в этом ракурсе свастика принимала зловещий смысл. А вот присутствие красного – цвета революции и коммунизма вселяло надежду.

Вильгельм, как и обещал, пришел в восемь часов, протягивая пакет. По военным меркам это была неописуемая роскошь: французское шампанское, шпроты, мясные консервы, галеты, шоколад. Кате даже неловко стало принимать такой дорогой подарок. Она смутилась:

– Вильгельм, зачем столько?

– Неужели начальник лагеря придет к своей женщине с пустыми руками?!

– Но, я ведь не твоя женщина?

– А кто это знает?

Действительно, кто знает, что они только условились, и что он не ее мужчина, а Люсин. Все будет выглядеть так, как будто он к ней ходит. Катя ужаснулась этой мысли. А, если за ней наблюдают подпольщики, то, какое мнение у них сложится о ней. С другой стороны: ведь ей пришел приказ из Центра сблизиться с ним, значит, не должны будут ее осуждать подпольщики. А что скажут соседи? Так или иначе, но она уже пожалела о том, что дала Вильгельму согласие. В тот момент совсем не подумала об оборотной стороне медали, а должна была. Разведчица должна была все учесть. Слишком успокоилась она в тепличных условиях под прикрытием Вильгельма, потеряла бдительность, и корила себя за такое легкомыслие. Но, что-то изменять было уже поздно. Катя накрыла стол красивой кружевной скатертью, выставила посуду и приборы. Глядя на ее приготовления, на то, что она выставила, он, как можно мягче, даже с сочувствием, произнес:

– При всей огромности территории и таком богатстве ресурсов, народ у вас живет бедно.

– Извини, столового серебра не водится.

– Я не хотел обидеть. Я только посетовал. А, если не водится, то откуда знаешь, как оно называется?

– Во-первых, в книгах читала, во-вторых, моя бабушка из дворян.

– Так вот откуда в тебе это благородство, которое проглядывает через все советские мотивации.

– Не хороший у нас, Вильгельм, разговор получается.

– Что, в Тулу со своим самоваром рвусь?

– Вероломным грабителям правила не писаны!