На Пришибских высотах алая роса

Теперь Люсе все стало ясно до конца: «Значит, свои. Заподозрили. Но почему? Или просто проверяют?»

– А чего форма полицайская?

– Для конспирации. Лучше, если ты пойдешь со мной рядом. Не так подозрительно будет.

Они вышли на окраину города, где их ожидали двое парней. Полицай сказал:

– Дальше пойдешь с ними. Тебя приказано переправить через линию фронта.

Они шли уже сутки. Шли молча. Сделали только один привал на пол часа. Ребята поделились с ней печеной картошкой и луком. Хлеба не было. Попить дали квас. Ныла больная нога – сказывалась чрезмерная нагрузка, но Люся не жаловалась. Надеялась на то, что ночью отдохнут. Но шли и ночью. В трудно проходимой чаще зацепилась больной ногой за ветку. Острая боль пронзила ногу, и она упала, сжав зубы и подавив в себе крик.

– В чем дело?

– Что-то с ногой.

– Если дальше не сможешь идти, пристрелим… «при попытке к бегству».

– У вас что, совсем сердца нет?

– К немецкой подстилке нет. Тебя сразу порешить надо было, а не тащить через линию фронта. Но приказ… поднимайся, пошли.

– Мы любили друг друга еще до войны. Он в Москве учился… и не убил еще ни одного советского человека.

– Прямо ангел. Давай поднимайся!

– Сейчас.

Она оторвала от нижней рубашки полоску и туго перебинтовала ногу в месте перелома. Посмотрела по сторонам.

– Что ищешь?

– Палку.

Один из них выломал толстую ветку, сделал из нее, подобие палки, крюк буквой «г», очистив от лишних веток, и протянул Люсе:

– А что с ногой?

– Перелом был.

Менялись проводники. Ее передавали из рук в руки. Шли пешком и ехали на телеге. Только через месяц Люся была в Подмосковье. Здесь ее перевели через линию фронта, и сдали в руки СМЕРШа. Начались бесконечные допросы. Переводили из одной тюрьмы в другую, передавали из одного ведомства в другое. Она потеряла счет дням. Ей уже не хотелось жить, она со всем смирилась, а ее все еще не расстреливали. Она ничем не могла доказать, что не предавала Родину и подпольщиков. Все факты были против нее. Ее предупреждал Вильгельм, что так и будет, но она ему не верила. Да и как она могла поверить, что ее – комсомолку, преданную Родине, патриотку, которая по зову сердца пошла добровольно в диверсионную группу, обвинят в предательстве. И у них конкретно на нее ничего не было, а только предположения. О работе диверсионной группы она рассказала, но подтвердить ее рассказ никто не мог. Что стало с ребятами, она не знала и здесь они не объявились. Тертый мог подтвердить хотя бы ее участие в диверсиях и рассказать о минном поле, но, где он теперь, их Тертый. Может быть, его давно и в живых нет. А, может, его след давно утерян и теми, кто его посылал. Ведь ее обвиняли и в гибели их группы. Откуда ей было знать, что не расстреливали ее пока потому, что она им еще была нужна. Во-первых, вышел на связь Тертый, и подтвердил правдивость ее рассказа. Во-вторых, хотели ее подослать к Вильгельму и выведать у него адреса школ, куда направляют пленных для подготовки и заброски за линию фронта. Но этот план пока еще находился в разработке.

* * *