На привязи

Замах.

Удар.

Еще один.

Первый по лицу, второй в бедро. Опять по лицу, опять в бедро. Бьёт точно в то же место. Нога тут же начинает дико болеть, а по подбородку стекает кровь. Губу разбил.

Я выгибаюсь, тихо мычу, а понимая, что он остановился, ползу на дальний угол матраса, сворачиваюсь в комок, закрывая голову руками. И боюсь, нервно всхлипывая. Но Борька больше меня не трогает. Мысленно считаю секунды, сука, время так тянется, а он все стоит. Слышу, как тяжело дышит. Слышу, как скрипит зубами. Дух переводит? Думает, решает?

Я уже отсчитала три минуты, а ничего не происходит. Я расслабляюсь, уже не ожидая рукоприкладства, как вдруг Борька забирается ко мне, хватает за волосы и тянет, хочет, чтобы я подняла голову.

Больно, повинуюсь. Поднимаюсь на колени, глаза не открываю. Кожей ощущаю свой же страх, подкрепленный солёным вкусом крови на губах.

— Смотри на меня! — рявкает он. Громко, так, что в ушах звенит. Резко открываю глаза и смотрю в его. — Еще раз осмелишься, и я кому-нибудь что-нибудь отрежу, — шипит он, наматывая мои волосы на кулак.

А я хочу плакать, но не могу. Словно нечем. Жалею себя, Алешку. Только бы не сорвал злость на нем…

Вот дура!

Все решила же подчиниться, поддаться. И только потом можно…

Борька притягивает меня к себе ближе, внимательно смотрит.

— Почему не плачешь? Тебе не больно?

— Больно, — шепчу я.

А он отпускает мои волосы так резко, что я почти падаю, но Боря не дает, одной рукой придерживает меня за локоть, а другой вытирает мою губу. Смотрит на кровь на своих пальцах, а потом подносит их ко рту и… облизывает. Чертов извращенец.

— Сладкая. Надо тебя наказать, — он отпускает меня и начинает расстегивать штаны. А я как ватная, никакая, адреналин выжал меня всю. Теперь я понимаю, отчего все женщины, оказавшись в подобной ситуации, редко сопротивляются. Да нет сил. А отсутствие силы притупляет волю, спасая остатки не основного, а главного инстинкта, самосохранения. "Что воля, что неволя — все равно". Вот и мне сейчас так. Жива, и слава богу.

Борька, повернув меня лежащую к себе спиной, велит:

— Рачком, Крис. Поимею как сучку.

Почти с покорностью встаю на четвереньки. Боря, спустив штаны, не мешкая, входит своим тугим, уже стоящим членом.

Он возбудился, меня ударив?

А что, если так теперь будет всегда?

Стону, думая, что мысленно, а оказывается вслух. Бедро болит, губа опухает и ноет, а между ног опять жжёт. Там сухо, такое ощущение, что в меня пихают наждачку. Но Борю это не останавливает. Войдя полностью, он начинает вдалбливаться в меня остервенело, с восторгом в своих скупых ахах и охах.

Слезы все же появляются. Текут по горящим щекам, разбавляя кровь на подбородке, все это капает алыми пятнами на одеяло. Но я стараюсь плакать бесшумно. Незачем про мои слезы знать Борьке. Комкаю ткань одеяла руками, пряча следы своей немощности. Терплю, твою мать, терплю и молю, чтобы он быстрей кончил…

Кажется, что он мучает меня уже долго. Приходится подыграть, двигаюсь ему навстречу и мычу. Пусть думает, что основной инстинкт взял вверх.

И ему это помогает. Он импульсивно содрогается, выходит и кончает в край моей футболки, где-то на спине. А мне уже все равно. Я и так грязнее некуда.

Я тут же опускаюсь плашмя на живот и порывисто дышу в скомканное одеяло.

— Не расстраивай меня больше, — произносит Борька и уходит, громко хлопнув дверью.

11

Я лежу неподвижно уже долго. Кажется, пошевелюсь — и все тело начнёт болеть. Снаружи, внутри…

Запах крови, которым пропитывается пододеяльник, вызывает тошноту, но я сдерживаюсь, терплю.

И не знаю, день еще, вечер или ночь? Свет не включают больше, я в полной темноте. Клянусь, никогда не думала, что буду так скучать по солнцу. Почему-то сейчас думаю, что Борьке не скоро надоест. И знаю, чего именно он от меня хочет. Собачьей преданности, чтобы в рот ему смотрела. С ужасом понимаю — так долго я не смогу. А значит, буду битой не раз.

Я, конечно, стерплю. Если не подохну от побоев и проживания в подвале, даже сильней стану… но для чего? Для кого?

Смысла в моей жизни нет. Есть только Алешка — моя единственная любовь, мой верный друг, моя чёртова радость! И сейчас я не знаю, что с ним, повлиял ли мой поступок. Осмелился ли Борька после моей попытки причинить вред маленькому существу?

Борька не привык получать женский отказ. Для него это было игрой: добиться, трахнуть и бросить. Так, кстати, было и с моей предшественницей, любовницей Игоря. Борька смог ее развести, а потом еще показал отцу свидетельство на цифровом носителе этого адюльтера. А вот я ему отказала и продолжала отказывать. Ну не нравились мне мужчины младше меня — они казались мне глупыми, с ними не интересно… однако, признаюсь, с Борей так было. Но не в общении. Мне было интересно наблюдать за его попытками. Еще более интересно, до азарта, повышенного адреналина в крови, следить за его реакцией на отказ. Сейчас думаю, что зря я так. Этим и подогрела до верхней шкалы его желание. Оно стало навязчивым настолько, что Борька вполне мог принять его за нечто иное. Я не совсем про любовь сейчас. В нее я не верю.