Советские люди — это мудрые люди, хорошо воспитанные, образованные и подготовленные. Может быть, пока еще не все, но с каждым годом мы все ближе к этому. И поставив единую цель, а потом вместе продвигаясь в ее направлении, советский народ способен на все, что угодно. И последняя война — более чем убедительное подтверждение этих слов!
Наблюдающий за Рокоссовским Сталин незаметно ухмыльнулся. Забывший про бумажку, маршал полностью захватил внимание зала.
— Наше большое преимущество вот еще в чем: если правительство не уверено, будет ли работать то-то и то-то, у нас есть возможность поставить эксперимент в отдельных областях или республиках, что невозможно в странах Запада. И именно так мы и будем поступать. Пробовать и ошибаться.
Ведь все наше государство — это самая крупная экспериментальная программа, когда-либо существовавшая в мире. Пробуя самые разные подходы, на самых низших звеньях — мы будем выбирать лучший вариант. Если что-то получилось — оно будет принято, не сработало — будет отвергнуто. Даже сейчас, когда мы все еще в начале пути, есть множество примеров, когда инициатива, идущая снизу, была принята руководством и воплотилась в постановления, действительные для всей страны.
На Западе доказательство правоты правительства — это его победа на выборах. А у нас — достигнутые результаты. Вот это — демократия. А вовсе не тот строй, где человек не может зайти в магазин только потому, что у него не такой цвет кожи. — Рокоссовский замолк и сделал глоток воды. В зале слышались одобрительные выкрики. — Так что же у нас за система? Наша система — это прагматическое, систематическое продвижение к построению нового, процветающего общества. И как говорил товарищ Сталин: мы не должны останавливаться на этом пути. Потому что остановившись — мы проиграем. А у нас нет такого права!
Еще почти час пришедшие в здание ЦК люди внимали словам Рокоссовского, прерывая его аплодисментами, часто становящимися «бурными и продолжительными» и «переходящими в овацию».
И за этот час Лаврентий Павлович Берия сделал для себя несколько отметок.
Если кому-то не нравится новая политика партии и люди, ее продвигающие, тем хуже для этих «кого-то»…
— Эй, Леня! Леня! Васильев! — Наконец майор услышал зовущего его Шимазина и повернул голову.
— Чего такое? — спросил он у однополчанина, терпеливо дождавшись, пока тот проберется через наполнявшую перрон толпу солдат.
— Вы когда грузитесь?
— Да сейчас, собственно, и грузимся. А что?
— Да мне в штабе ничего не объяснили, сказали что-то вроде: «планы поменялись, грузи батальон», а куда, чего, когда — ничего не сказали. Попробовал ломануться к полковнику, а у того сам Малиновский…
— Послал?
— Ага. Вежливо так. — Терентий удрученно развел руками.
— А вот не фига было утренний сбор пропускать! — Васильев погрозил другу пальцем.
— Да я же по уважительной причине. — Скептический взгляд Леонида был вполне объясним, учитывая, что Шимазин был большой любитель женщин, и пропуск хорошенькой особы слабого пола мимо своего обаяния считал чем-то вроде преступления.
— И сколько лет этой самой причине? И каков цвет ее волос и глаз?
— Черт его знает. Лет где-то около сорока, волосы светлые, а глаза… ну не знаю, я не рассматривал.
— ??? Это… в смысле… ты сейчас вообще о чем? Ты чего, решил перейти на женщин постарше? Молоденькие больше не устраивают?
— А кто вообще сказал, что это была женщина? — предельно серьезным тоном поинтересовался Шимазин. После чего, глядя на выражение лица Леонида, расхохотался. — Нет, Лень, тебе точно надо срочно бабу найти. А то у тебя в башке черт знает что творится. Я у немецкого полковника документы забирал, насчет там передачи комендатуры нам и все такое.
— И ведь подловил, стервец. Ладно уж, чего там.
— Так чего за галиматья с переводом?
— А, ну да. Нас в Утрехт перебрасывают, всей дивизией. — Васильев пожал плечами.
— С какого? Вроде ж мы должны были тут стоять? — Терентий недоуменно посмотрел на товарища.
— Да понятия не имею. Наверное, чтобы пугнуть «союзничков». Ты последнюю статью в «Правде» про выступления Сталина, Рокоссовского и Молотова читал?
— Ну да. Чего, думаешь, после вздрючки немчуры нам теперь и англичашек с их уолл-стритовскими боссами погонять придется? — Шимазин машинально потянулся к кобуре.
— Да не, вряд ли. Их япошки так гоняют, что им по-любому не до нас.
— А смысл тогда в этих перебросках? Думаешь, мы по их душонки придем, так сказать, в превентивном порядке?
— Терентий, вот слушаю я тебя и удивляюсь. И как ты майором стал? Тебе ж в «Правде» четко написали: развитие Союза — это мирное и поступательное построение процветающего и справедливого общества. А Армия и Флот — это только если капиталистам захочется получить в зубы.
— Ну, в «Правде» много всего пишут, — глубокомысленно произнес Шимазин, — всего и не поймешь сразу.
— Ага, конечно.
— Товарищ майор! — Разговор двух друзей прервало появление теперь уже прапорщика Охлопкова. Якут, появившись словно из ниоткуда, вытянулся перед комбатом.