На пути «Тайфуна»

– На, попробуй. Эта солома тебе очень понравится.

Не знаю почему, но все бойцы, которые меня слышали, вдруг побросали свой шанцевый инструмент и начали даже не смеяться, а просто ржать. Ну да, как лошади. Вездесущий политрук, который бегал по окопам, следя одновременно за тем, чтобы солдаты копали побольше и при этом умудрялись сильно не уставать, тут же примчался узнать причины веселья. Спросив у ближайшего красноармейца, что случилось, он выронил свой планшет и, схватившись рукой за живот, тоже начал хохотать.

Впрочем, Коробов быстро сделал серьезное лицо и, старательно сдерживая смех, подошел ко мне:

– Это не солома, товарищ командир, – объяснил он. – Это сено. А солома это то, что лежит в телегах, которые нам боеприпасы привозят.

Какая разница между ними, я все равно не понял, и тут и там засохшие стебли растений, но решил при случае выяснить у Авдеева. Уж он-то точно смеяться не станет.

Пока мы строили оборонительные позиции, я обдумывал, как можно заставить немцев ударить именно здесь. То, что мы нависли над левым флангом группы армий «Центр» и обозначили намерение захватить Великие Луки, конечно, немаловажно. Но хорошо бы еще чем-нибудь поддеть противника, чтобы он отвлек на нас свои резервы. Но если у нашего командования все возможности для дезинформации противника уже исчерпаны, то у меня еще осталось последнее средство – это я сам.

Если немецкая разведка будет точно знать, что я нахожусь здесь, то она начнет подталкивать армейцев к полномасштабной операции, с целью меня захватить или хотя бы убить. К тому же они уже убедились, что там, где я – там и наступление, а значит, окончательно уверуют в наши наступательные планы. Следовательно, осталось только оповестить немцев о моем присутствии, и сосредоточивание здесь крупной вражеской группировки будет почти что гарантированным. Конечно, рискованно, но в этой местности немцы смогут атаковать наши линии обороны только в лоб, и стремительных охватов танковыми клиньями можно не опасаться.

Приняв решение, я тут же принялся за реализацию своего плана. Вернее, я только связался с капитаном Соловьевым, а осуществлять самую трудную часть замысла предстояло уже ему.

Через несколько часов мне уже доставили испуганного пленного офицера с искалеченной кистью руки. Он шел в сопровождении полкового особиста, не понимая, зачем его сюда привезли, и явно не ожидая ничего хорошего. Но все, что я попросили его сделать, это предложить германскому командованию прислать офицера, желательно говорящего на русском или английском, для переговоров о передаче пленных немецких солдат. Растолковав немцу через переводчика, что от него требуется, мы с Таниным проводили его к передовым позициям и, вручив большую белую тряпку, привязанную к палке, показали, куда идти. Не веря в свое освобождение, пленный еле передвигал ноги, поминутно оглядываясь. Наконец, убедившись, что красные не собираются стрелять ему в спину, он быстро зашагал, сжимая белый флаг здоровой рукой. До леса, где начинались окопы противника, было километра два, но идти весь путь пешком ему не пришлось. Заметив своего офицера, немцы выслали ему навстречу мотоцикл и быстро довезли к своим позициям.

Ответного визита долго ждать не пришлось. Через пару часов из леса выехал тот же самый мотоцикл, в люльке которого сидел другой офицер, держащий белый флаг на высоком древке. Не доезжая до нас метров триста, мотоцикл остановился, и парламентер потопал к нам, настороженно озираясь.

Прежде чем допустить немца ко мне, Танин лично обыскал его и, только убедившись в отсутствии оружия, пропустил дальше.

– Я лейтенант Браун. У нас не нашлось владеющих русским языком, но я хорошо говорю на английском, – обратился он к нам. – Что вы хотите нам сказать?

– Я старший лейтенант Соколов, и я уполномочен предложить вам принять раненых, находящихся у нас в плену, – ответил я тоже по-английски.

– Сколько вы хотите передать и на каких условиях?

– Человек двести, в основном с ампутированными конечностями. Их состояние стабильное, но требуется хороший уход, а главное, достаточное питание и много лекарств. Как вы понимаете, лейтенант, мы даже своим красноармейцам не можем предоставить таких условий.

– Как я полагаю, – нахмурился Браун, – вы хотите спихнуть нам инвалидов, не способных работать на ваших рудниках, а сами раструбите на весь мир о своем гуманизме.

– Знаете что, – вспылил я, – вы захватили почти всю Европу, которую заставляете работать на себя, вы сжигаете у нас целые деревни вместе с жителями – и еще осмеливаетесь говорить о гуманизме. Если же вас волнует реклама этой операции, то я гарантирую, что все ограничится вот такусенькой заметкой в газете, – я показал сложенные щепоткой пальцы. – Причем все будет мотивировано исключительно нехваткой медикаментов в наших госпиталях.

– Разумеется, мы согласны, – поспешно ответил Браун, – я просто высказал свое мнение. А что вы хотите взамен?