На пути в академию

Огненное пойло обжигающе прокатилось по пищеводу и упало горячим сгустком в желудок. Внутри потеплело. Душа, свёрнутая в стальную пружину, начала размягчаться, растягивая стальные оковы самодисциплины. Принесли жаркое, под него я допил и оставшийся в бутылке алкоголь. Вилли же не собирался останавливаться на одном кувшине, он уже допил свой эль и потребовал ещё.

Скромный обед, плавно переходящий в ужин, грозил перерасти в банальную пьянку. Мне принесли ещё виски. Теряя концентрацию и еле ворочая языком, путая окончания и переставляя местами слова, я обратился к Вилли на голландско-английском.

— Вилли, ты моряк?

— Моряк!

— Ты пьян?

— Нет! Вилли никогда не напивается, слышишь, гач…, - успел одёрнуть сам себя капитан. — Ты это… Шульц… чего хочешь?

Трезвая мысль с трудом пробивалась сквозь опьяневший мозг, пытаясь предупредить организм об опасности. На секунду она все — таки смогла взять верх над пьяным бредом.

— Нам нужно расплатиться и сваливать отсюда, капитан.

— А вот тут согласен! — Вилли, неожиданно даже для себя самого, смог понять мои опасения, которые совместились и с его чувством опасности.

— Красавица?! Эге-гей! Иди ко мне, моя хорошая, у старого моряка есть для тебя награда.

Капитан тартаны пьянел на глазах, все еще предпринимая попытки справиться с этим. Посетившая его здравая мысль постоянно претерпевала метаморфозы и норовила исчезнуть, заменив собой мысль о желанности любовных развлечений и приключений. Подошла служанка и, увернувшись от его руки, спросила.

— Хотите расплатиться?

— Ээээ, да. Гач…, Фил, это… немец, расплачивайся. Я старый моряк, я плавал во всех морях, о которых вы и не знали, — продолжал он нести пьяный бред.

— Сколько? — заплетающимся языком по-голландски спросил я её.

Женщина не поняла мой вопрос, но суть уловила сразу.

— Двадцать шиллингов.

Это я понял. Но у меня не было ни шиллингов, ни талеров, только реалы. Тяжело пьяному в уме произвести расчёты примерного курса шиллинга к реалу. У меня оставалось двадцать реалов и после долгих раздумий, когда «красавица» уже начала терять терпение, я выудил из-за пазухи кожаный кошель и, с трудом развязав его тесёмки, вытащил и кинул на стол монету в восемь реалов.

Плохо отчеканенный и неровный макукин запрыгал на столе, взвизгнув чистым звуком и затрясся, как в ознобе, танцуя пляску звонкого серебра полновесной монеты. Маленькие пальчики подавальщицы быстрым движением цепко ухватили монету, показав извечную женскую сущность отбирать у мужчин честно заработанное, и она была такова.

— Переплатил, — мелькнула мысль, и мы стали собираться.

— Эй, на сдачу эля. Эля неси, ржавая красотка, твоя мать фейри!

Вилли уже плохо себя контролировал и не стеснялся сквернословить. Эту его реплику услышали за соседним столом, где «отдыхала» другая компания, состоящая из четырёх человек. Двое из них имели волосы такого же цвета, что и женщина, а двое были темноволосыми.

— Эй, ты, что ты имеешь против рыжих?

Невольно вспомнилась типичная фраза — «Что я, рыжий, что ли?»

Но Вилли не обратил на них никакого внимания, предпринимая попытки встать из-за стола, как, впрочем, и я, но они всё не успокаивались. Тут нам принесли ещё четверть кувшина эля на сдачу. И принёс его подросток, тут же ускользнувший от нас.

— Пьём, — взревел Вилли, плеснув и мне эля в кружку. Стукнувшись кружками, мы одновременно выпили живительную влагу. В моей голове промелькнула последняя здравая мысль о том, что нельзя понижать градус, будет плохо! Но было уже поздно.

— Кто тут ещё вякает, — рявкнул осмелевший Вилли, развернувшись всем своим телом и обратившись к компании ирландцев за соседним столом.

— Что ты сказал, пёс? — и в Вилли полетела глиняная кружка, смачно разбившаяся о его лоб.

Брызнули во все стороны глиняные осколки, не причинив никому вреда. В ответ, меткий стрелок Вилли отправил в недолгий полёт кувшин, а вслед за ним и кружку. Да ещё и схватил дополнительные снаряды с соседнего стола. И был он на удивление меток. Все четверо ирландцев, рассвирепев, вскочили со своих мест и бросились к нам. К стыду своему, я не умел драться.

Фехтовать и стрелять — да, а махать кулаками в уличной драке — нет. Единственное, что я успел сделать, это стукнуть своей небольшой оловянной кружкой в лоб одного из нападавших, но это было всё, на что меня хватило.

Кружка смялась, а ответный удар крепким кулаком под дых заставил меня скорчиться и упасть под стол. Получив локтем по почкам, я отрубился и уже не участвовал в кабацкой драке, заброшенный ногами под стол. Но Вилли был старым моряком и имел опыт ни одной пьяной разборки. Ловко ударив в челюсть первого, он увернулся от кулака второго и прикрылся табуреткой, выставив её четыре ножки, как олень свои рога.