Существенная двусмысленность в отношении западной марксистской традиции к коммунизму нашла в свое время самое яркое интеллектуальное отражение в произведениях Жана Поля Сартра. Причина заключалась в его своеобразной позиции, заключавшейся в возможности двух путей в западном марксизме 50-х годов: формальное членство в коммунистической партии, обеспечивающее практическую близость к политике масс ценой теоретического молчания по поводу это политики (Лукач, Альтюссер или Делла Вольпе) или отстранение от какой-либо формы организационного обязательства или комментариев к современной политике (оставшиеся в живых после войны представители Франкфуртской школы). Сартр, возглавлявший журнал «Тан модерн», так и не вступил во Французскую компартию, но он делал попытки развить практику марксистского политического вмешательства в ход классовой борьбы во Франции и в других странах мира и ее теоретической интерпретации. Именно это направление деятельности привело его к созданию серии полемических очерков «Коммунисты и мир», к последовавшему в результате этого разрыву с Мерло-Понти, к знаменитым статьям о сталинизме 50-х годов, а затем к написанию самой «Критики диалектического разума». Я вчера отметил, что отказ Сартра продолжить работу над вторым томом «Критики» в конце 50 — начале 60-х годов ознаменовал переломный момент в интеллектуальной истории послевоенной Франции. Частично причина такого решения Сартра заключалась в трудноразрешимых философских моментах, с которыми он столкнулся, попытавшись создать то, что он назвал «всеохватывающей тотализацией» антагонистических видов практики, которая должна была стать основой единства «множества противоречивых эпицентров действия»[3-19]
. Это была решающая проблема постоянно изменяющихся, как мы видели, отношений между структурой и субъектом. Когда читаешь рукопись, нет сомнения, что здесь Сартр потерял нить своих рассуждений. Но колоссальный масштаб его работы о Флобере доказывает, что его творческая энергия теоретика еще была далеко не исчерпана. Он мог бы вернуться к атаке на этот трудный теоретический вопрос с удвоенной энергией позже — как поступали философы до него в аналогичных обстоятельствах. Ответ на вопрос, почему он этого не сделал, содержится, видимо, в неопубликованных материалах второго тома.Задача, которую поставил перед собой Сартр, заключалась в проведении критического исследования сквозь призму реальных исторических процессов, которые вели от Октябрьской революции к апофеозу Сталина в Советском Союзе после второй мировой войны и в последующие годы. Его диалектическая лаборатория формируется на основе классовой борьбы и политических конфликтов этого долгого и кровавого опыта. Выбор был не случаен. Вскоре после публикации первого тома «Критики» Сартр — в ответ на вопрос о публикации второго — заметил, что продолжение будет касаться самой истории и поэтому будет зависеть от того, как повернется сама история, от того, «что случится дальше». Смысл этого загадочного ответа проясняется по мере чтения рукописи[3-20]
. Подлинным интеллектуальным горизонтом «Критики» была политика: надежда Сартра на развитие демократизации в СССР при Хрущеве выражала как раз ту оптимистическую перспективу советской истории в целом, которая была так красноречиво изложена им в длинном очерке 1956 г. «Призрак Сталина», где через суровую критику вторжения Советского Союза в Венгрию проводилась твердая мысль-предсказание о том, что «десталинизация десталинизирует десталинизаторов»[3-21]. Почти нет сомнения в том, что именно разочарование в этих ожиданиях к началу 60-х годов разрушило намерение написать второй том.В период с 1954 по 1960 г. советское общество в целом производило впечатление уходящего от «мертвой руки» Сталина: ликвидировались лагеря, освобождались заключенные, либерализовалась культурная жизнь, вводились экономические реформы, удовлетворявшие запросы потребителей и нужды сельского хозяйства; была провозглашена новая политика «мирного сосуществования» в международных отношениях. Сартр ожидал радикализации этого процесса с восстановлением подлинного суверенитета рабочего класса и крестьянства СССР на фоне возрождения политических свобод и гарантий прав личности. Неудачи последних лет правления Хрущева — от карибского кризиса до катастрофических неурожаев начала 60-х годов — повели в конечном итоге в противоположном направлении. Затем последовали два десятилетия унылого брежневского консерватизма.