На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

В мире много говорят о неограниченной власти русского императора, но забывают, что государь менее всего могущественен там, где он может все. Невозможно избавиться от пошлой мании судить о власти государей по тому, что они могут делать, в то время как она должна оцениваться по тому, что они не могут делать. Когда видят султана или царя, приказывающего по собственной прихоти отрубить голову или наказать кнутом человека, то говорят: «О, как он могуществен!» Но надо сказать: «О, как он слаб», так как на следующий день его могут самого задушить. Насилие принимают за силу. Между тем они отличаются как сладкое и пресное. При желании легко доказать кому угодно, что наш государь и его коллеги (collègues) несравненно более самодержавны и независимы, чем российский император, который несомненно еще долго может быть не сможет воздать должное адмиралу, как бы искренне он ни хотел этого сделать [Там же, с. 508].

Превращая Кутузова в символ враждебных Чичагову сил, Местр даже не упрощает, а искажает реальную картину. По‑другому данная ситуация виделась С.Р. Воронцову. К Кутузову Воронцов относился с уважением и не склонен был видеть в нем источник интриг против Чичагова. С его точки зрения, все происки против адмирала были инспирированы канцлером Н.П. Румянцевым. Об этом Воронцов прямо писал своему другу из Лондона:

Источником неприятностей, которые вы испытываете, является коварство Румянцева, убедившего своими письмами поверить Кутузова, что вы своими интригами стремились лишить его чести подписать мир с турками, которых он победил. Маршал Румянцев[42] имел честь заключить мир. Князь Потемкин был также полномочным представителем при заключении мира и уже собирался его подписать, как умер. Неудивительно, что Кутузов был раздражен против вас. Но я убежден, что он не обвинял вас ни письменно, ни устно. Он слишком умен, рассудителен и хитер, чтобы так неловко и непристойно себя компрометировать. Это сделали другие и особенно сами министры, и особенно этот презренный Румянцев, который недовольный тявканьем против вас, подогревал княгиню Кутузову, и эта баба-сплетница, исполненная тщеславия, кричала громче тех, кто заставлял ее кричать [Воронцов, 1880–1884, т. 19, с. 294–294][43].

В этом же письме от 1 августа 1813 г. Воронцов советовал Чичагову объясниться с императором в присутствии Кутузова: