На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж!

— Что ты, в самом деле? Мы что, в кино про шпионов играем? Всё в порядке у меня с телефоном. Ну, ладно, пошла я, — проговорила она и открыла дверь.

Инна, постучав, зашла в палату. Отец полулежал на кровати, на коленях у него покоилась распечатанная рукопись, которую он, видимо, правил, держа ручку. На звук шагов он посмотрел поверх очков и отложил лист, что держал на весу.

— Я не перетружусь, право слово! Не ругайте меня. Просто, не в моих правилах задерживать рукопись, — проговорил он игриво, и Инна поняла, что он ее не узнал.

Она кашлянула в кулачок и подошла ближе, протянула цветы. Отец всё так же смотрел на нее поверх очков. Тут он вдруг понимающе кивнул, взял букет, положил его на тумбочку и улыбнулся.

— О, я понял! Вам нужен автограф! Ну, давайте сюда книгу, распишусь. Почему бы не подарить автограф такой милой юной леди! — флиртуя, промурлыкал писатель, приготовив ручку.

— Ты меня не узнаешь? — тихо спросила Инна.

Мужчина перестал улыбаться и посмотрел уже внимательней, сняв очки для чтения.

— Простите, осмелюсь спросить, мы знакомы? — проговорил он, прикусив душку очков.

Инна даже отвернулась. Отец играл перед ней роль знаменитого писателя и не более того. Все эти ужимки и прыжки ее выводили из себя.

— Конечно, ты меня знаешь. Ведь я твоя единственная дочь, — сказала она, глядя ему прямо в глаза, а сама понимала: еще секунда, и она заревет. Как же давно она не видела отца! Как же она по нему соскучилась!

У него округлились глаза, даже очки уронил, и долго пытался поднять их с одеяла, но те не давались в руки. Инна испугалась. Подскочила к кровати, подняла очки, а потом кинулась отцу на шею.

— Пап! Папа! — плакала она, вдыхая родной запах. — Я так скучала по тебе!

Отец хлопнул ее пару раз по плечу, а потом отодрал от себя, рассматривая. Он, изучая, разглядывал свою дочь, а глаза были не столько удивленными, сколько взволнованными.

— Ингеборга? — наконец выдавил он.

Девушка закивала, сидя на краю кровати и держа его за руки. А он вдруг вновь лег на свою подушку, и даже руки убрал, сцепив их в замок у себя на животе.

— И что это за маскарад? — вдруг спросил он холодно. — Что ты с собой сделала?

— Ничего. Правда, ничего, — ответила девушка тихо, сжимаясь под этим ледяным взглядом.

— Из-за твоего «ничего» я не узнал собственного ребенка. Пластику что ли сделала? Чтоб искали долго и упорно. И не нашли, конечно.

— Я, правда, ничего не делала. Единственно, только волосы покрасила и всё.

— И всё? Нет, вы ее только послушайте! «И всё!» Волосы покрасила, жир сбегала, отсосала, по-моему, еще что-то с лицом… натворила. А зачем сюда-то пришла, а, дочурка? Папу навестить решила? Денежки кончились, поди? Опозорила меня перед столькими людьми, а теперь решила покаяться прийти? Ты знаешь, сколько уважаемых людей пришло на твою, так называемую, свадьбу? Посмотреть на дочь писателя Разумовского! А где дочка-то? А сбежала! Правда, я об этом только вечером узнал, когда в электронку заглянул. Искали ее полдня. Отец валерьянки выпил ведро — мать три ведра. А теперь явилась в родные пенаты, поцеловать родную Мекку? Зачем пришла?

— Я… из новостей про тебя узнала, — прошептала девушка.

— А, ну да! Это очень хорошая отговорка. Узнала, решила навестить, как ты, папа? А всё прекрасно, дочка! Правда, некоторые люди теперь со мной даже здороваться не хотят, а так всё хорошо, прекрасная маркиза.

— Я волновалась, — проговорила Инна, чувствуя, что вот—вот заплачет.

Каждое слово, брошенное отцом, было дротиком, бьющим в самое сердце. Она даже поднялась и стояла около кровати, понурив голову.

— А не надо волноваться за меня, дочка! Твоей матери вполне хватает для этой миссии! Не отбирай у нее хлеб насущный.

— Я виновата перед тобой…

— Ну кто бы сомневался! Конечно, виновата! Я тебя под венец за волосы не тащил! Сама всё решила, даже не спросив. Сама заварила эту кашу, теперь сама и расхлебывай! Я тебе в этом деле не помощник.

— Я ошиблась, прости меня, — произнесла девушка, плача.

— Все ошибаются, но только эта твоя глупость стоила моего уважения! Моего имени! Мне теперь людям стыдно в глаза смотреть! Каждый захудалый критик шипит мне в спину, что у меня такая дочь. Ты что, не понимаешь, что опозорила меня перед всеми? Ладно, если бы в этом была моя вина! Если бы ты шла замуж против воли, я бы проглотил это всё и не подавился, потому что тогда виноват был бы сам. Но ты! Ты! Пошла наперекор отцу, согласившись выйти замуж за этого… повара! За этого неандертальца! За этого работника ножа и топора! Суши он делает! Важность какая! Просто событие века! И ведь упиралась как! Даже слово поперек тебе не скажи. Как ты там говорила: это моя жизнь? Так вот, доченька, это — твоя жизнь. Как хочешь теперь, так и живи!

Инна стояла у кровати и глотала слезы. Больше всего хотелось развернуться и убежать, но она действительно чувствовала вину перед отцом, а потому стояла и молча вдыхала в себя каждое слово.

— И нечего реветь! — бросил он. — Нечего!

В кармане зазвонил телефон. Она вытащила его, едва не выронив из влажных пальцев, поднесла к уху.