Квартира большая, просторная, пятикомнатная. Не просто квартира, а великолепие старого фонда. Два санузла: один совмещенный недалеко от кухни-столовой. Второй в глубине квартиры между спальнями. Самая маленькая из пяти комнат — вытянутый пенал площадью двенадцать метров. В гостиной можно было давать бал. Залитая светом комната — на Невский проспект смотрели три больших окна — поражала размером, лепниной на потолке и облагороженным камином. Кухня-столовая, два окна которой тоже выходили на Невский, уступала гостиной лишь размером. В холле можно было бы гонять футбол, но сейчас квартира больше напоминала хаотичный склад стройматериалов. Обозрев это изобилие, Инна пришла к выводу, что ремонт делать будут капитальный: в гостиной друг на друге лежали радиаторы в упаковке. Да и судя по гардеробу родственничков, создавалось ощущение, что живут они весьма и весьма небедно. Вот только несколько вещей не давали покоя их гостье.
Помимо двух комнат, в доме уже были завершены ремонтные работы в санузлах. В первом, отделанном под мрамор, стояла большая ванна, а напротив — душевая кабина. Причем одна из дорогих, с разными насадками для водного массажа. Ближе к двери — две раковины с высоким зеркалом над ними. Напротив раковин унитаз. Первый раз увидев зеркало напротив унитаза, Инна усмехнулась. Она опустила крышку и присела. Но даже с ее ростом не смогла увидеть свое отражение: хозяин всё продумал.
Туалет у спален от пола до потолка был выложен черной плиткой. Потолок — глянцевый, с подсветкой, и тоже черный. А унитаз, как и маленькая раковина в углу, белый. Над ним, чуть выше сливного бочка, картина в белой раме. Эта картина в первый раз даже напугала Инну. На темном фоне перед зеркалом женщина. У нее гладко зачесаны волосы, а иссиня-черное платье с глухим воротом спускается до пола. Лицо из-за этого кажется необычайно белым, как у призрака. Глубокие глаза бездушны. Отражение в зеркале вообще не разобрать, словно художнику было лень его прорисовывать — просто светлое пятно и всё. Но самое ужасное на этой картине — руки: будто две сухие птичьи лапки с длинными костлявыми пальцами. Они лежат одна на другой, и создается впечатление, что это не руки вовсе, а костлявый веер. Жуть, одним словом, а не картина. Называлась же это произведение искусства «Печаль». Благо, что в первый раз Инна не смогла рассмотреть все нюансы, и тогда ее просто удивило наличие картины в таком месте. Никогда до этого она не встречала домов, где в туалете висели бы полотна живописи.
А вчера в квартире обнаружился рояль. Именно об него беглянка ушибла локоть, когда упала, проспав сутки. Он был заставлен коробками с посудой из кухни, завален какими-то журналами, папками, даже люстра покоилась сверху на закрытой крышке. Инне удалось добраться до клавиш и открыть инструмент. От удивления она едва не села на пол.
Перед ней был не просто рояль. Если верить гравировке, это был старинный инструмент, насчитывающий более ста лет! Большее же потрясение было от того, что он был настроен. Звук получился чистый и словно прохладный, свежий, как осеннее утро на террасе. Почему этот чудесный рояль стоял зачехленным в углу? Кто на нем играет или, может, играл, ведь Вадим ей уже сказал, что ни он, ни Аля не имеют никакого отношения ни к искусству, ни к науке. Чей же он?
Конечно, бабушка — оперная певица — могла им пользоваться, но ее уже много лет нет, больше десяти, как поняла Инна. Любой музыкальный инструмент требует ухода и заботы. За десять лет бездействия вряд ли рояль сумел бы сохранить такую настройку. Что-то здесь нечисто. Может, Вадим или его сестра время от времени поигрывают на нем, ведь не все, кто окончил музыкальную школу, обязаны стать профессиональными музыкантами. Вот только эти двое так заняты, что трудно себе представить, что кто-то из них садится за инструмент.
Девушка, провертевшись полночи, пошла на кухню попить воды. Она успела выучить обстановку в доме, да и небо уже светлело. Но, выйдя в прихожую, остановилась. Дверь в кухню была закрыта, но сквозь рифлёное стекло было видно — там кто-то сидел, положив ноги на стул. Светился огонек сигареты, в стакане катались кубики льда. В открытое окно доносился приглушенный ночной говор проспекта. Зажужжала вибрация мобильника, огонек метнулся в сторону, экран осветил на краткий миг лицо своего хозяина. Вадим провел пальцем по сенсорной панели и положил телефон на стол, но тот, жужжа, опять поехал по поверхности стола. Романов затянулся и даже не посмотрел на сотовый, отхлебнув из стакана. Откинулся на спину, запрокинув голову назад — телефон всё так же скользил по столу, окрашивая комнату в голубоватый цвет. В конце концов, надоел своему хозяину, тот дотянулся до него. Подхватил одной рукой, второй раздавил сигарету в пепельнице и вновь провел пальцем по дисплею. Мобильник вжикнул в последний раз, и экран погас. Вадим вновь принял ту же позу.