На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж!

— Я покараулю, а ты надевай, — тихо сказал Романов и выпрямился над ней, отвернувшись к лестнице.

— Господи, что я делаю в обители искусств? Что я творю? Я надеваю чулок в зале, где звучит божественная музыка! Где звучит неумирающая музыка, я, обычная смертная, надеваю чулок! — ворчала жена, возясь с юбкой.

— У тебя непредвиденные обстоятельства, не переживай, — улыбнулся муж, услышав ее.

— А ты, смотрю, развеселился. А я уж решила, что тебя отсюда вперед ногами вынесут.

Вадим не ответил. Вернее, сделал вид, что не слышал. Инна поднялась и одернула юбку. Пластырь лег на мозоль, боль притупилась.

— Готова?

— Пошли.

Супруги спускались по лестнице, ведущей к гардеробу. Инна опиралась на руку мужа. Филармония почти опустела. Лишь внизу еще слышались редкие голоса. И вдруг откуда-то сверху сорвался отчаянный женский крик:

— Дмитрий Ким!

Вадима будто стукнули по затылку. Или облили кипятком. Или ударило током. А, может, всё вместе взятое. Не до конца осознавая свои действия, он резко оглянулся. Инна следом за ним. На верхней ступени стояла та самая пара, которую Инна заметила ранее. И девушка, блондинка в концертном платье, словно качалась — еще миг и сорвется — и не сводила с супругов глаз.

Вадим разглядел ее и …узнал. Как и молодого человека рядом с ней.

А ведь ему казалось, что он забыл.

Забыл насовсем.

— Дмитрий Ким!!! — еще отчаянней закричала скрипачка.

— Дмитрий Ким? — переспросила Инна. Тонкой иглой кольнуло в голове. Это имя… И она посмотрела на мужа.

Глянула и отшатнулась. Вадим был не бледен. Он выглядел так, будто там, на верхней ступени, видел призрака. Он перевел взгляд на жену и кое-как, разомкнув сжатую челюсть, проговорил:

— Идем, — и быстро пошел вниз.

Ему хотелось уйти быстрее, но тело вмиг стало чужим, тяжелым. Как тогда в прихожей квартиры матери. И каждый шаг давался с великим трудом.

— Дмитрий Ким!!! — в спину выворачивающий душу крик.

И тут Инна выпустила руку.

— Дмитрий Ким? Дмитрий Ким…, — как заклинание несколько раз проговорила она. В голове закружилась какая-то дикая карусель из образов и теней. Девушка даже зажмурилась — ей казалось, что так она быстрее вспомнит.

— Идем! — приказал Вадим и потащил ее вниз.

А следом, едва успевая переступать, летела та самая блондинка. Вадим, заметив ее, прибавил шаг, не выпуская руку Инны. Паника и дикая, душераздирающая боль, окатывали волнами, с каждым разом всё сильней. С каждым новым вдохом всё больней! Будто его не двенадцать лет назад резали, а сейчас кромсали! Кромсали, а он так же не мог сопротивляться и защититься.

Блондинка сбросила туфли и, подобрав платье, перепрыгивая через ступени, неслась за ними, ее спутник едва поспевал за ней. Она налетела на Вадима как тайфун — тот едва устоял на ногах. Девушка развернула его к себе и, захлебываясь слезами, гладила по мертвенно-бледному лицу. Он не мог оторвать ее от себя. Будто силы кончились. Будто он был связан по рукам и ногам. Сейчас он лишь чувствовал пальцы Божены на своей щеке и ее хватку на своей шее. Громкий плач испепелял душу. Странно. Там ничего не должно было остаться… Там всё выгорело. Он всё сломал! Он сам всё сломал! Сломал, выбросил, сжег! Но почему же тогда так больно???

— Du lebst! Du lebst! [1]Жив! Жив! — причитала Божена то на немецком, то на русском.

Она повисла на нем и зарыдала. Ее спутник, не сводя диких глаз с Вадима, пытался оторвать от стилиста девушку. Но не мог. Инна стояла рядом, растерявшись.

— Дмитрий Ким, — тихо проговорила она, и Вадим оглянулся. Она встретилась с безжизненными глазами мужа и… не устояла на ногах. Колени будто растаяли. Пианист из оркестра подхватил ее под локоть, не давая упасть.

Воздух вдруг кончился. Инна схватилась рукой за горло, автоматически расстегивая верхние пуговицы блузы. Она чувствовала, как шевелятся на затылке волосы.

У Вадима дрожали руки. Никогда, никогда, пока он играл на рояле, у него не было дрожи в руках. Но потом… и сейчас эта предательская дрожь! Дрожь и слабость… Романов предпринял еще одну попытку оторвать от себя рыдающую девушку. Он держался из последних сил! В конце концов, он разомкнул на своей шее тонкие руки скрипачки и практически толкнул ее к мужчине.

— Вы ошиблись, — сухо сказал он. Сухо и безжизненно.

Девушка затрясла головой.

— Ты! Ты Дмитрий Ким! Я тебя знать! — закричала она с сильным акцентом.

— Er ist tot! [2]—  сквозь стиснутые зубы, насилу воскрешая немецкий — а ведь когда-то он говорил на языке великих музыкантов свободно и даже без акцента — проговорил Вадим.

— Nein! [3]—  закричала блондинка и вновь потянулась к нему.

Романов увернулся, перехватив тонкие запястья. Сил почти не осталось.

— Божена! — крикнул он, и девушка замерла, уставившись на него прозрачными голубыми глазами. — Он мертв! Йохан, забери ее!

И с этими словами Вадим просто вручил польскую скрипачку в руки австрийского пианиста.

Инна с замирающим сердцем смотрела на это, и ее начинало трясти.

— Дмитрий Ким, — позвала она тихо.

И Вадим Романов, ее муж, лучший стилист страны, оглянулся на имя гениального музыканта, умершего почти двенадцать лет назад.