На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж!

Девушка, шагнув назад, сползла по отделанной мрамором стене, не сводя с него безумных глаз.

А Вадим едва стоял. Едва дышал. Едва чувствовал. Он обвел взглядом людей, взгляды которых он ощущал на себе как прикосновение ледяных рук. Еще немного…

— Дмитрий Ким мертв, — пробормотал он и, развернувшись, перепрыгивая через ступени, бросился вниз. Стоять тут, наверху, с ними было выше всяких сил.

Инна смотрела ему вслед и не верила. Как? Как же так? КАК???

Сильные руки подняли ее, поставили на ноги, но она едва понимала, что происходит. Йохан Шульц тронул ее за плечо.

— Вы… вы…, — начал он на русском, но запнулся.

— Ich spreche Deutsch[4], — тихо проговорила девушка на автоматизме.

Йохан воодушевился и заговорил на немецком. Инна стояла и смотрела вниз. И была где-то не здесь. Она лишь краем уха слушала пианиста и не верила. Не верила! Австриец говорил о малой доле вероятности, что гениальный пианист жив. Они дружили. Вместе ездили на конкурсы. Йохан, как и многие ребята из молодежного оркестра, тяжело перенес новость о кончине Дмитрия Кима.

— Прошло столько лет, Божена ошиблась, — уверял он. Инна посмотрела на него и поняла: Йохан сам не верил тому, что говорил. Он вытирал пот со лба, распалялся в словах. Но… отрицал очевидное…

Божена, ревущая на ступеньках, подскочила и бросилась на него с кулаками.

— Это он! Он! Он жив! — потом она перевела свой безумный взгляд на Инну и налетела на нее.

— Кто он? Кто он тебе? — сильно коверкая слова, проговорила блондинка на русском.

Инна посмотрела вниз. Туда, столкнувшись с призраками прошлого, убежал гениальный музыкант.

— Вадим Романов. Мой муж, — ответила девушка и пошла вниз. Она слышала плач полячки и уговоры пианиста за своей спиной, но они ее не волновали. Дмитрий Ким … нет, Вадим, где он сейчас?

Осознание того, что с ним могло случиться всякое, вдруг охватило всё ее существо, и она бросилась в гардероб. Посетителей не осталось, поэтому Инна быстро получила свое пальто, и кинулась на улицу, на ходу одеваясь. Прихрамывая, она неслась к утопающему в вечерних огнях Невскому проспекту и звонила мужу безостановочно. Тот не брал трубку. Она никогда до этого не оставляла голосовые сообщения, но сейчас, давясь слезами, говорила и говорила.

Добежала до «Кореаны» на Гороховой. Нет, Инна не рассчитывала застать мужа, однако оставила номер своего телефона Бо Хян на тот случай, если Вадим всё же заглянет. А потом побежала домой, так и не выпуская телефон из рук.

И вдруг она засомневалась. А если всё-таки Божена ошиблась? Ведь прошло почти двенадцать лет! Двенадцать! Не два года. Инна заставила себя отпустить всё, что она видела и слышала на лестнице в филармонии.

— Дмитрий Ким погиб в автомобильной катастрофе в марте. До этого у него был нервный срыв, и он даже пропустил концерт в феврале, — приговаривала она, спеша домой.

Она влетела в пустую квартиру, сбросила пальто на пол в холле и побежала к себе. Выволокла из шкафа объемную коробку, в которой были старые, уже тронутые желтизной, газетные вырезки, стала копаться в них, но нужное не попадалось на глаза. Тогда девушка высыпала всё содержимое на пол в гостиной. Кусочки драгоценных воспоминаний устлали пол. Инна на четвереньках стала ползать по полу, с жадностью перебирая газетные вырезки. Наконец нашла. Старый журнал о музыке. Сейчас Инна не могла вспомнить его названия, а обложка оторвалась еще много лет назад. Целый разворот был посвящен молодому пианисту из России. В статье говорилось о планах юного дарования, о его мечтах и амбициях. А над статьей — фотография пианиста. Черные волосы до плеч. Смуглая кожа. Блеск в глазах. Ямочки на щеках.

Инна поднесла снимок к глазам. Она скрупулезно изучала лицо парня. Нет, он не походил на Вадима. Что-то было в нем такое необъяснимое, что не позволяло сравнить этих двух людей. Тогда Инна прикрыла одной рукой лоб, а второй — нижнюю часть лица музыканта и обомлела. С фотографии мертвого Дмитрия Кима смотрели живые глаза Вадима Романова. Сомнений больше не осталось. И девушка завыла, прижав к груди старый журнал.

А Вадим бежал и бежал. Ветер рвал полы пальто, но парень не догадался застегнуться. К тому же, он не чувствовал холода. Душа пылала.

«Вот и всё. Вот и всё! Всё!—било набатом в голове.—Теперь уже всё!»

Ни на что не обращая внимания, он несся по Невскому проспекту. Вылетел к Адмиралтейству, запруженному гуляющими людьми, и направился к Дворцовому мосту. Нева, взъерошенная ветром против течения, недовольная, плевалась в своих гранитных берегах. И глядя на свинцово-серую неспокойную воду, гениальный пианист ощущал такое же волнение. Он, словно река, сопротивлявшаяся ветру и течению, шел против потока людей, иной раз сталкиваясь с кем-то плечами. Черное, ночное небо просвечивало в черных тучах, приколоченных навеки-вечные к небу Петербурга. И в этих черных дырах мерцали редкие звезды. Такие же редкие, какими редкими бывают гениальные люди. Один на миллиард. Он был один на миллиард. А сейчас…