На расстоянии любви

— Ой, Трофим… Я и не узнала тебя! Надо же, какой ты стал — совсем городской. Ты прямо к нам или маму видел?

— Видел. Мне разрешили побыть с ней немного. Ее к операции будут готовить. Ничего, что без приглашения? Не могу дома один, все в душе переворачивается.

Дядя Володя кивнул жене:

— Кать, собери нам там что-нибудь. За возвращение надо выпить. А ты молодец, что к нам. Куда еще — здесь твой дом. Садись, в ногах правды нет.

Он подвинулся, Трофим сел рядом с ним на скамью. Столько лет прошло, а сад тот же… Яблони, вишни, ветки к земле гнутся. Огород, где всегда возится тетя Катя. Под окошками с открытыми ставнями — цветы. Даже золотые шары, казалось, те же… И сейчас среди них мелькнет задорная улыбка его Сони…

Сонин отец перехватил его тоскующий взгляд:

— Что, все не так?

— Наоборот, кажется, что не уезжал.

Трофим оглянулся на окна.

— А Соня…

— Нет ее дома. Больница у нас, сам знаешь, одна на два района. Вот она и мотается в соседнюю деревню. Хорошо, что есть кому подвезти, а то раньше пешком ходила. Возвращалась и с ног падала. Хотели ей всей деревней велосипед подарить.

Сонин отец замолчал. Тер руки полотенцем и смотрел на бродившую по двору курицу.

— Эй, кыш!.. Ходит тут… Ты как приехал-то, Трофим? Валя обмолвилась, жениться снова намереваешься. Оно, конечно, понятно. Только… эх! — он махнул рукой. — Зря я тогда не дал вам развестись. Думал, старый, много пожил, много видел и понимаю — хотели вы быть вместе, а получилось вон как… Ты мучаешься, она извелась одна. Мальчишка только вот как же?..

Трофим ждал, что Сонин отец заговорит о Пашке — сам бы он не решился.

— Наверное, большой уже?

— Так время идет…

Из дома вышла тетя Катя, вынесла им графинчик водки, нарезанный толстыми ломтями домашний хлеб, квашеную капусту и соленые огурцы, нарезала колбасу. В большой глиняной миске дымилась вареная картошка, от свежей зелени шел непередаваемый аромат.

— За возвращение… или за прощание? — Владимир Кузьмич разлил водку и ждал ответа от Трофима.

— За первое, дядя Володя. Я вернулся. Насовсем.

Тот переглянулся со всхлипнувшей женой:

— Вот и ладно! Давай, зятек, по первой. У себя, небось, отвык от такого застолья. А мы по-простому…

После первой стопки стало жарко. Трофим снял пиджак, расстегнул рубашку и закатал рукава. Сонин отец прицокнул языком, оценив крепость его рук:

— Дрова рубишь для тренировки?

— Фитнес, дядя Володя. Иногда отдыхаю… Времени не так много.

— Да уж… Выбился ты в люди. А Сонька так в фельдшерах и бегает. Говорит, ей нормально… Но ее уважают, специально ходят. Трудно ей, а она, упрямая, все равно делает. Здесь только упрямство и помогает, а в семейной жизни только мешает. Оба вы хороши… Натворили дел, до сих пор не расхлебаете. Не сердишься за прямоту-то?

Трофим достал сигареты, предложил Владимиру Кузьмичу, но тетя Катя заругалась:

— Старый, руки-то не тяни! Врач запретил тебе курить. И пить, конечно, не стоило бы… Трош, у него сердце шалит.

— Я сам себе врач! — заявил дядя Володя и взял сигарету под смех Трофима: — Эти две женщины невыносимы. Спасибо внук… твой сын… меня понимает.

Трофим то и дело поглядывал на дорожку, ожидая Соню или Павлика. От нетерпения курил уже третью сигарету. Потом не выдержал и спросил:

— А Павлик где?

— На пасеку они с друзьями уехали. Я там для мальчишек что-то вроде лагеря придумал… Пусть растут мужичками!

Трофим сожалеюще вздохнул. Значит, сына он пока не увидит.

— Как, по второй, зятек?

Он согласно кивнул и на вторую, и на третью стопку.

— Ой, вас уже развезло! — тетя Катя отодвинула почти пустой графинчик и присела к столу: — Отец, ты бы спать шел!

— Мать, дай с зятем поговорить! Мне еще о многом спросить надо.

— Да оставь ты человека! С дороги ведь, отдохнуть надо. Трош, ты не слушай его! И закусывайте побольше, закусывайте!..

В голове приятно шумело, на душе разливался покой, от которого он успел отвыкнуть. Пахло яблоками, цветами, домашним хлебом. Он едва не потерял все это!

— Вот у меня к тебе вопрос, Трофим.

— Давайте, дядя Володя.

— Оно на самом деле городские девки лучше наших?

Вопрос с подвохом. Дядя Володя любил, чтобы издали, а потом как обухом по голове.

— Вы сразу, Владимир Кузьмич, скажите, что собирались.

— Олух ты царя небесного, если коротко.

Трофим усмехнулся — коротко и понятно.

— А если в развернутом виде?

— В развернутом одним графином не отделаешься. Не заслужила Сонька, чтобы с ней так… Девчонка совсем была, а ты обломал, тяжело пришлось. А с Пашкой и совсем едва сдюжила. Вон, легка на помине…

Трофим и сам заметил, как возле дома остановилась машина и из нее вышла Соня. По-прежнему легкая, хрупкая, красивая, словно и не было прошедших лет. Не был он готов к этому, вот и застыл истуканом. Сигарета обожгла пальцы, упала искоркой на землю. В груди что-то кольнуло, должно быть, не выдержавшая совесть.