На расстоянии звездопада

В фильме Ульяна действительно, довольно едко высказалась в адрес Мадриловой. В своем интервью Аньке Гера сообщала: она учила писать Ульяну Некрасову, беспомощную, бездарную дурочку с большими сиськами, опекала и брала под крыло, прививала чувство стиля, да и вообще была родной матерью. В действительности ничего этого не было. Гера, пытавшаяся сотрудничать с региональными СМИ, не гнушалась красть статьи Ульяны, не озаботившись даже перепиской текста до неузнаваемости, ходила по управлениям и департаментам, уговаривая руководителей давать интервью только ей, и уверяла – никакая Некрасова в их газете не работает. В маленьком городе такое неприкрытое вранье быстро вылезло наружу, и, возможно имело бы для Геры серьезные последствия, но Ульяна уже собиралась уезжать. Она, разумеется, пожаловалась шефу, но тот лишь снисходительно похлопал ее по попке и сказал:

– Ну, ты же все равно пишешь беспомощные материалы. А Гера – она перспективная…

Перспективная Гера осталась на родине, пару раз пыталась связаться с Ульяной, когда та стала популярной, напоминала о старой дружбе и намекала, что была бы, так уж и быть, не против переехать в Москву. Ульяна не ответила, и Гера затихла.

– А ты чего приехала-то снова? – спросила она, и на ее одутловатом лице мелькнула тщательно скрываемая алчность. – С родителями что?

– Все хорошо, Гера. Просто соскучилась.

– Так ты же недавно была, неужто тогда не навидалась?

Ульяна промолчала, и махнула рукой таксисту, скучавшему у своей «Лады Калины». Тот торопливо выскочил из машины, открыл багажник и взялся за ручку чемодана, но Гера внезапно вцепилась в поклажу мертвой хваткой, не желая выпускать добычу из рук. Она словно вспомнила о профессиональных обязанностей и стала шарить в кармане. От превращенного в павильон ларька все так же нестерпимо несло чебуреками, и – Ульяна даже специально посмотрела – их все так же выдавали желающим в маленькое окошечко, только теперь оно было в пластиковой раме.

– Некрасова, скажи, зачем ты приехала? – агрессивно спросила Гера и, вытащив телефон, стала тыкать пальцами в сенсорную панель, выискивая среди приложений диктофон. – Щас… щас… Вот, говори…

Шофер, воспользовавшись моментом, схватил чемодан и торопливо затолкал его в багажник. Ульяна юркнула в салон автомобиля и едва не прищемила дверью руку Геры. Та взвизгнула и отступила назад, а потом сунула телефон в открытое окно.

– Так зачем ты приехала? Сколько собираешься пробыть в городе? Как прокомментируешь, что твой фильм вызвал в городе общественный резонанс?

– Без комментариев, – резко ответила Ульяна и надавила кнопку, закрывающую окно, а потом еще и дверь блокировала. Усевшийся рядом шофер оглянулся на Геру, рвавшую заднюю дверь и тихо спросил:

– Эт-та… Гамадрила с вами?

Судя по его тону, Гера была ему хорошо знакома и, что характерно, не с лучшей стороны.

– Нет, – ответила Ульяна и добавила умоляющим тоном, – давайте поедем уже, в конце концов?

– Это мы завсегда с радостью, – крякнул шофер и начал осторожно выезжать со стоянки. Брошенная Гера все вытягивала вперед руку с телефоном и снимала происходящее для истории. Ульяне хотелось, чтобы сдавая назад, таксист переехал Мадрилову, и все пыталась по привычке закрыть лицо от камеры, а потом подумала, что, наверное, это уже не имеет значения.

У подъезда тоже никто не встречал, и на звонки не подходил. Задрав голову, Ульяна походила вокруг наглухо запертой двери, потыкала в кнопки домофона, потом снова вынула мобильный и набрала номер, но никто не ответил. Она раздраженно сунула телефон в сумку и села на скамейку, позади которой росли высоченные розовые, красные и белые мальвы.

Ситуация была насквозь идиотской. Вернуться в родной дом, ткнуться в запертую дверь, предварительно отпустив такси, и сидеть у подъезда на собственных узлах, как таборная цыганка. И что? Куда теперь? К родственникам? К знакомым? Куда, черт побери, делась мать, которая давно вышла на пенсию?

Домофон вдруг пискнул, а дверь приоткрылась, и в проеме, подозрительно прищуриваясь, показалась соседка: толстая, с раздутыми варикозными ногами, стриженная бобриком. Ее ноздри трепетали, как у гончей, учуявшей зайца. Узнав Ульяну, она стянула на груди застиранный халатик и льстиво улыбнулась:

– А, Улечка приехали! Здравствуй, милая.

– Здрасьте, тетя Валя, – сдержано ответила Ульяна, в очередной раз поразившись метаморфозе, превращающей соседку из бдительной самки ротвейлера в пучеглазого дружелюбного мопса. Только глаза, холодные и злые, не позволяли доверчиво раскрыть объятия. Соседку, сплетницу, сующую нос куда ни попадя, недолюбливали все, но старались не связываться.

– А я вот с балкона смотрю и думаю: кто это у нас около дверей пасется, да еще с чемоданом, – пропела Валентина, оценивая поклажу хищным взглядом. – Думала, опять шалавы какие-то прохлаждаются. Ох, чего делается, Улечка… Вокзал – вот он, рядышком, и гостиницу туточки построили, так они теперь все в нашем дворе. Я и метелку взяла, думала – шугану… А это ты…