На расстоянии звездопада

Вокзал, кажется и сейчас был конечной остановкой всех местных тусовок. Именно в него почти упиралась единственная пешеходная улица, до сих пор носившая имя вождя мирового пролетариата. Во времена Ульяниной молодости было круто пройтись под руку с кавалером по улице Ленина, вырядившись с особенным шиком: плиссированная черная юбка до пят, белая блузка, вышитая мелким жемчугом и спортивная олимпийка, пошитая трудолюбивыми китайцами, только-только начавшими заполонять рынок своим барахлом. Писком моды было носить псевдо-адидасовскую олимпийку, но Ульяна в свои шестнадцать была самой крутой. Ее олимпийка была от «Монтаны», привезенной аж из соседнего города.

– Боже мой, неужели это сама Некрасова? – негромко пропели за плечом. – Умереть, не встать. И чего это ты к нам снова?

Поворачиваться не хотелось, но это было совсем невежливо. Изобразив вежливую улыбку, Ульяна повернула голову и спокойно сказала:

– Здравствуй, Гера.

Гера Мадрилова, местная журналистка, которую в редакции называли не иначе как Гамадрилой, похоже, дневала и ночевала на вокзале. Дай волю, она бы и в газете, где по-прежнему трудилась корреспондентом, вела светскую рубрику: «В наш город прибыли… Из нашего города убыли» и чем-то напоминала мадам Ку-Ку, чопорную пуританку из старого фильма. Вся разница была только в том, что Гера, гордо откидывающая назад голову с жидкими волосами, в отличие от мадам Ку-Ку одевалась с неуместным в провинциальном городке эпатажем, чем заслужила у местных старух статуса городской сумасшедшей.

– Из «вдохновенных», – с ненавистью говорила про таких Лерка. – С виду – блаженная, наряды нелепые, бусиков килограмм, шляпка с вуалькой, а еще обязательно какой-нибудь помпон или громадный цветок. Речи елейные, сладкие. Смотришь на таких и думаешь – ромашка безобидная, одуванчик полевой, семейство крестоцветных. А на деле – гадина ядовитая. Перекусит одним зубом, еще и в грязь втопчет. Самая поганая составляющая богемной тусы.

– Да ладно тебе, – вяло возражала Ульяна. – Богема сама по себе яма выгребная. Возьми наш шоу-биз. Ведь урод на уроде, а все из себя строят невинных бабочек.

– Строят, кто спорит, – отмахивалась подруга. – Но там всегда разобраться можно, что дерьмо. А эти… Воды не замутят, разговоры – о великом и божественном. Котиков и щенят постят в «Одноклассниках», в Гринпис вступают, больных людей призывают спасать… А потом нагадят с невинным видом в уголке, да еще и вишенку сверху. Ненавижу таких.

– Как их отличить от всех остальных? – усмехалась Ульяна. – По елейной морде?

– По нарядам, – серьезно отвечала Лерка. – Они ж сами себе стилисты, клетку с полоской миксуют. Послушай умную меня: если увидишь вот такую вот вдохновенную, обряженную в дикий наряд, беги со всех ног. Затопчет.

Вот и сейчас, глядя на Геру, постаревшую, обрюзгшую, в коротком черном платье, из-под которого торчали красные лосины с заметной дыркой на шве, Ульяна невольно согласилась с Леркой и пробормотала:

– Были у Маруси минусы во вкусе…

– Что? – переспросила Гера.

– Ничего. Как поживаешь? Как работа?

– А что работа? – вдруг ощетинилась Гера. – Работа как работа. Что, и поговорить больше не о чем, ага?

Начинала Гера в той же редакции, что и Ульяна, здесь, на малой родине, числилась «перспективной и подающей надежды», и когда-то они даже общались, почти дружили, хотя дружить с Гамадрилой было трудно. Гера признавала лишь собственную гениальность, а на коллег смотрела свысока, всячески подчеркивая, что ее назвали в честь греческой богини. Спустя пятнадцать лет она по-прежнему жила и работала на прежнем месте, вот только ни перспективной, ни подающей надежды ее уже никто не называл. Редакционные пообвыклись, петь дифирамбы уже никому не хотелось, тем более за столько лет контингент менялся несколько раз, покидая насиженные места. Газета, задавленная конкурентом в виде всемирной паутины, медленно подыхала. Зарплату даже во времена Ульяниной юности тут платили через раз, а сейчас, если верить рассказам матери и сестры, и подавно.

Глядя в злые глаза Геры, Ульяна пожалела, что не ушла с вокзала сразу. Чего проще? Перешла через дорогу, вот тебе и такси. Видимо ее решимость покинуть Геру как-то отразилась на лице, поскольку бывшая коллега торопливо произнесла самым сладким тоном:

– Да, наделал тут шороху твой фильмец. Я почти прослезилась, а потом стала хохотать. Знаешь, как?

– Как? Рассеяно повторила Ульяна.

– Без-у-дер-жно! – по слогам произнесла Гера и фальшиво расхохоталась. – Особенно, когда ты стала всех дерьмецом поливать. Сколько в этом было экспрессии! Даже мне досталось, хотя я, признаться, не ожидала от тебя. Вроде подругами были…

Ульяна вздохнула, подхватила чемодан и потащила к стоянке. Гера трусила следом, как шакал Табаки за Шерханом.