На рассвете наших судеб (СИ)

— Скажи мне, солдат,— твёрдым и таким слышимым, как будто он звучал прямо у них в головах, голосом старец продолжил,— у тебя есть дети?

Его вопрос снова заставил их замереть, словно статуи, от странности и неожиданности.

— Нет у меня детей. Да и вообще, я не женат,— нахмурившись, заявил Галлиард,— а к чему этот вопрос?

— Почему тогда я вижу за твоей спиной мальчишку?— голос старика стал протяжным.

Он снова заговорил, переведя взгляд на деревья, словно рассматривая в призме какую-то картинку, пытаясь понять и рассмотреть то, что было на ней:

— Он руки к тебе тянет. Он светленький, ещё светлее, чем ты. Глаза вроде зелёные. Да и лицом ни на тебя, ни на неё не похож,— старец кивнул в сторону Пик,— А за ним мужчина, как и ты — солдат, тоже светленький. Они стоят прямо за твоей спиной, Порко. Ты сам так решил. Но ты делаешь то, что до́лжно тебе делать. Ибо пришло время искупления грехов. И прольётся невинная кровь за тех, кого когда-то предали на погибель, во спасение,— будто вынырнув из воды, старик с глубоким вздохом поднял голову и посмотрел в глаза Галлиарду.

Он вдумчиво слушал протяжный таинственный голос, а на его лице в красках расплескались настороженность и суровость. Последнее, когда попало под взор старца, заставило его с грустью улыбнуться и повторить слова: «во спасение».

— Сложили головы свои на поле брани,— невнятное бормотание расстворилось в его седой длиной бороде,— Пойдёмте спать, уже поздно,— с этими словами старик скрылся в доме, но от пристального внимания Порко не ускользнуло, что его голос на последней фразе снова стал хрипловатым и тихим, как будто до этого его устами говорил кто-то другой.

До того, как единственная свеча в доме погасла, старец не проронил ни слова, лишь жестом указал на постеленные им матрасы в пустой комнате и полную ёмкость чистой воды. А сам после этого скрылся за узкой деревянной дверцей. Да и сами солдаты молчали, скурпулёзно и болезненно перебирая в голове по косточкам каждое сказанное слово.

Сердца у обоих диким воем завывали в груди так, что порой это становилось невыносимо терпеть. В глазах темнело, ноги, как будто чем-то задетые, подкашивались, а руки безжизненно опускались. Теряя равновесие, они прислонялись к деревянным стенам, которые дарили хоть какую-то опору.

Холодная вода стала для Пик спусковым крючком. Как только студёные капли стали сбегать по её разгорячённой коже, дрожь, которая корнями вплелась во всё тело, переросла в тряску. Коленки подкосились, и она, прислонившись спиной к неровной стене, сползла по ней вниз. Хотелось скрыться, спрятаться, разорвать собственные голову и грудь на части, лишь бы эта тяжёлая давящая боль утихла. Пик подогнула трясущиеся колени и, подперев руками голову, горько заплакала.

Разум отказывался верить, что всё это правда. Но сердце и душа твердили обратное, а она отчаянно с ними спорила. И горькие горячие слёзы, которые со звоном капали на её кожу были тому доказательством. Если она в глубине души в полной мере поняла смысл каждого слова, то Галлиард тем более.

Да, они действительно никогда не жаловались на свою солдатскую долю, хотя прекрасно понимали, что скорее погибнут в бою, чем своей смертью, уготованной им по окончанию срока, особенно, учитывая последние обстоятельства. Но когда им по сути возвестили так бессердечно и прямо об этом, стало невыносимо трудно. У Пик сердце металось из стороны в сторону, терзаемое болью и вопросом: «Что он сейчас чувствует? Каково ему сейчас?».

Собрав остаток сил, она заткнула собственный голос в голове и осталась в загадочной тишине дома, посреди тёмной комнатки. В маленькое окошко заглядывала луна, наливная, словно яблоко, пытаясь утешить её своим полуночным сиянием. Но этого было мало.

Нервно накинув на себя одежду, Пик выбежала в коридор и стала судорожно искать руками дверь в ту комнату, которую приготовил им старец. Сложно сказать, что она ожидала увидеть за ней, потому что в мыслях был полный бардак, одни эмоции. Но в той же истерике открыв её, она вдруг замерла, затаила дыхание от страха, боли и непонимания.

Галлиард лежал на своём матрасе, отвернувшись к стенке и почти с головой укрывшись шерстяным покрывалом. Как будто ничего не случилось. Как будто он уже спокойно спал и видел не первый сон. В комнате было удивительно тихо, так, что Пик отчётливо слышала собственное сбитое дыхание. Истерика и нервный надрыв вдруг сошли на нет от этого спокойствия.

Беззвучными шагами она приблизилась к нему и, тихонько сев рядом, положила руку на его плечо. Может быть, он действительно не слышал, как она вошла. А, может, просто боялся посмотреть ей в глаза, потому что знал, что увидит в них. Но когда её холодная ладонь оказалась на его плече, Порко, пересилив собственную горечь и страх, повернулся к ней.